Трон императора: История Четвертого крестового похода

Галланд Николь

Грегор разволновался.

— Да ничего подобного не было! Откуда только берутся такие слухи?

— Я тут хвастанул тобой перед несколькими приятелями, — небрежно признался Отто.

Лилиана закатила глаза и протянула поднос с цыпленком, но Грегор даже не заметил этого, настолько был поглощен своими мыслями. Тогда она передала поднос Отто, и тот его принял.

— Отто, тебе вообще не следовало ничего говорить, — сурово произнес Грегор. — Мы ведь даже не знаем, как он собирается поступить.

Отто вонзил зубы в куриную ногу.

— Ничего похожего на те безумные

истории, что ходили по городу ближе к вечеру, я не говорил! — запротестовал он, не переставая жевать. — Лишь передал в точности твои слова.

— И мое замечание, что он, возможно, не имел в виду материальные награды? — не унимался Грегор. — Неужели ты не понимаешь, насколько опасно давать несбыточные надежды?

— Я не говорил, будто он обещал что-то определенное! — упорствовал Отто.

— У слухов есть способность обрастать небылицами, господин, — заметила Джамиля и поставила второй поднос между нами; перед Грегором она положила еще и галету.

— Что до меня, то я не вижу в этом особого вреда, — возразил Отто, снова вгрызаясь в курицу. — Самое худшее, что может случиться, — воины выжмут из Бонифация хоть что-то.

— А что, если ему будет нечего отдать? — спросил Грегор, словно повторял упражнение по логике с ленивым учеником.

— Поешьте, мессир, — вмешалась Лилиана, протягивая еще один поднос с целым цыпленком.

Грегор рассеянно поставил его прямо перед собой.

Отто хлопнул его по здоровому плечу.

— Наверняка что-то найдется, братик, он ведь маркиз! Готов биться об заклад на свой кёльнский меч, что мы в конце концов получим немного золотишка!

— Твой кёльнский меч у тебя единственный, — заметил Грегор тоном, предполагавшим, что Отто частенько делал опрометчивые ставки.

— Или хотя бы серебра, — продолжал Отто. — Или если дело обернется совсем плохо и он не сможет сейчас выделить никаких денег, то ему придется вновь завоевывать наше уважение, проявив небывалую щедрость, когда мы доберемся до Святой земли. Мы выгадаем в любом случае — сейчас или позже, причем и в том и в другом случае ничего плохого не произойдет.

Прошло несколько дней, и слухи о том, что Грегор вышел из повиновения, увеличились во сто крат. Так и было задумано — каждый, кто передавал сплетню, раздувал ее еще больше. В конце концов начали говорить, что, если через три дня все франки соберутся на открытой площади, Бонифаций собственноручно вручит каждому воину по серебряной монете в знак благодарности за взятие города. Бонифаций, как особо подчеркивалось, согласился сделать это только потому, что его заставил великий Грегор Майнцский, который — это все знали — не побоялся рискнуть своим добрым именем ради людей.

Джамиля отвела меня в угол, пока Лилиана мыла посуду после обеда, а мужчины занимались на дворе лошадьми, так как вечер выдался светлый и тихий. Поразительно, но Джамиля единственная догадалась, что за всеми этими слухами стою я.

— Ты подумал, что делаешь? — набросилась она на меня.

— Да.

— Будь любезен, потрудись объяснить.

— Нет, — сказал я. — Ты ведь не можешь повлиять на ход событий,

так почему тебе не все равно?

— Человеческое любопытство. Мне интересен не только исход, но и то, как работает твоя голова.

Я заулыбался, польщенный, что она уделяет мне внимание, однако ничего ей не сказал. Если бы она не одобрила мой план, то могла бы мне навредить, а рисковать не хотелось.

— Я разобью лютню. И все инструменты, что ты привез из Франции.

— Это удар ниже пояса! — вскричал я и по ее взгляду понял, что она не шутит. — Ладно, — неохотно согласился я, все еще чувствуя себя польщенным. — Тут такое дело… Не знаю, что задумал Бонифаций, но, уверен, что-то недоброе, поэтому Грегору не стоит туда влезать. Следовательно, нужно сделать так, чтобы он стал для Бонифация бесполезным. Он должен лишиться доброго имени.

Джамиля пытливо взглянула на меня, при этом у нее дрогнул уголок рта, так что я сразу понял: моя идея пришлась ей по вкусу.

— В последний раз, когда ты играл добрым именем Грегора, Задар был разграблен. Будешь продолжать — поставишь весь христианский мир на колени.

— Иудейка станет возражать? — остроумно поинтересовался я.

— Нет, не станет, — ответила она, на секунду задумавшись.

До сих пор зима была сырая, но очень теплая — никто не надевал накидок, если светило солнце. Но в день предполагаемой раздачи серебра внезапно похолодало. Открытая площадь была не очень большая, поэтому люди стояли в тесной толпе, сидели друг у друга на плечах, свешивались из окон окружающих зданий. На тесноту никто не обращал внимания; это была горластая, оживленная, веселая толпа. Все предвкушали, как разойдутся с площади, зажимая в кулаке деньги. И все знали, что раздать им деньги заставил Бонифация один умный парень, их любимец, Грегор Майнцский.

Бонифаций Монферрат — Фацио для друзей, маркиз для подчиненных, Англичанин для сбитых с толку несостоявшихся убийц — на площади, разумеется, не появился. Он слышал молву (а кто ее не слышал?) и был не настолько глуп, чтобы предстать пред многотысячной толпой вооруженных воинов, веривших, что получат то, чего он никак не мог им дать. Не сомневаюсь, что последние несколько дней он только и думал, как бы ему найти выход из этой ситуации. Но выхода не было. В том-то и состоит красота простого плана.

Прошел час. Другой. Я изучал плиты из известняка, добытого на материке в горных каменоломнях, и убивал время, подсчитывая морские ракушки, застрявшие там во времена Ноя и Потопа. Воинов позвали на молитву, но никто не ушел. Настроение толпы менялось: безразличие перешло в раздражение. Бонифаций точно знал, какую выдержать паузу, прежде чем прислать на площадь гонца, который объявит, что маркиза свалила лихорадка, но он готов принять одного, и только одного, человека — Грегора Майнцского, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Грегор, забинтованная рука которого слегка выступала под плащом, был отправлен во дворец под дружные крики «Научи его уму-разуму, германец!», «Не подведи нас, Грегор!». При этом он получил множество дружеских хлопков по здоровому плечу.