Трон из костей дракона
Шрифт:
Саймон решил, что монах получил ее в подарок от богатого родственника. Сам по себе томик не представлял ничего особенного, хотя и был очень хорошо проиллюстрирован, по крайней мере, насколько мог рассмотреть Саймон в наступающих сумерках — но была одна вещь, которая привлекла его особенное внимание.
На первой странице, там, где люди обычно пишут свои имена или посвящения, если дарят книгу, было выведено заботливой, но дрожащей рукой:
Сердце мое пронзает золотой кинжал; Это Бог. Сердце Бога пронзает золотая игла; ЭтоСаймон сидел и, не отрываясь, смотрел на прекрасные слова. Его только что обретенная смелость исчезла. Волна отчаянного раскаяния и страха накатила на него. Это было мгновенное осознание того, что многое в мире уходит бесследно, разбивая слабое человеческое сердце.
Из этой ошеломленной задумчивости его вывел Бинабик, появившийся в дверях.
С глухим стуком на пол упала пара сапог.
— Много интересующего имеет этот зал путников, твои сапоги не менее всего. Но темнота приходит, и для моего использования остается только еще один момент. Встреча со мной у этого коридора. Скоро.
Через некоторое время, в благословенной тишине, наступившей после ухода тролля, Саймон положил книгу на место, потому что передумал ее забирать, и примерил сапоги. В другое время это принесло бы ему массу удовольствия, но теперь он просто положил на пол свои оборванные башмаки и отправился к переднему входу.
Стемнело. Напротив служб находился зал путников, брат-близнец здания, которое он только что покинул. Почему-то дверь зала, со скрипом поворачивающаяся на ржавых петлях, вызывала у него безотчетный страх. Куда пропал тролль?
Как раз когда он вспомнил ворота выгона, бывшие первым сигналом того, что в аббатстве не все благополучно, грубая рука схватила его за плечо и потянула назад.
— Бинабик! — закричал он, но широкая ладонь зажала ему рот, и он оказался прижатым к твердой как камень груди.
— Вауэр эс ду кундс? [2] — прорычал голос у него над ухом. Это бы железный язык Риммергарда.
— Им тостден груккер! [3] — усмехнулся другой голос.
2
Кто этот ребенок? (римм.)
3
Мародер! (римм.)
В слепой панике Саймон укусил ладонь, зажимавшую ему рот. Вскрик боли, и рот Саймона открылся. Он воспользовался своим шансом.
— Помоги мне, Бинабик, — пронзительно завопил он. Рука снова схватила его, причиняя на сей раз сильную боль, а через минуту он получил сокрушительный подзатыльник.
Он еще слышал затихающее эхо своего крика, когда все поплыло у него перед глазами. Дверь зала путников тихо поскрипывала, и Бинабик не пришел.
Глава 7. Слабые утешения
Герцог Элвритсхолла Изгримнур слишком сильно нажал на лезвие. Нож соскочил и мазнул по большому пальцу прямо под суставом. Герцог раздраженно выругался, отшвырнул кусок дуба и сунул палец в рот.
Фрекке прав, думал он, будь он проклят. У меня никогда не будет сноровки для этого дела. И чего я мучаюсь, непонятно.
Но на самом деле он отлично знал, почему: Изгримнур уговорил Фрекке научить его искусству резьбы во время его фактического заключения в Хейхолте.
Лучше
Посасывая пораненный палец, герцог беспокойно перескакивал от одной мысли к другой — несмотря на категорические требования Фрекке, Изгримнур вообще ни о чем не мог думать, когда резал. Сражение дерева и ножа без должной бдительности легко вырывалось из-под его контроля и заканчивалось трагедией.
Как сейчас, думал он, не вынимая палец изо рта и ощущая солоноватый вкус крови.
Изгримнур сунул нож в ножны и встал. Вокруг усердно трудились его люди: свежевали кроликов, разводили огонь, занимались подготовкой лагеря к вечеру. Он подошел поближе к костру и повернулся спиной к огню. Взглянув на быстро темнеющее небо, он снова подумал о дождевых облаках.
Вот и снова майа, думал герцог. И мы меньше чем в двадцати лигах к северу от Эрчестера… Откуда налетела эта буря?
Уже около трех часов отряд Изгримнура преследовал бандитов, подстерегавших их в аббатстве. Герцог до сих пор не знал, что это были за люди — некоторые в крестьянской одежде, но среди них не видно было ни одного знакомого лица. Кроме того, он не мог даже предположить, что вызвало нападение. Их главарь носил шлем — оскаленную собачью морду, — но Изгримнур никогда не слыхал о такой эмблеме.
Собственно, вряд ли он дожил бы до момента, когда предоставится возможность поразмыслить над этим, если бы не монах в черной рясе, выкрикнувший предостережение из ворот аббатства и упавший вслед за этим со стрелой в спине.
Битва была свирепой и беспощадной, но смерть этого монаха… Да будет с ним милость Божья, кто бы он ни был… он подал знак, и люди Изгримнура ждали нападения. Они потеряли только молодого Хова в первой атаке; Айнскалдир был ранен, но тем не менее прикончил своего противника и еще двоих, подвернувшихся ему под руку. Эти подонки не ждали открытого боя, угрюмо подумал Изгримнур.
Встретившись лицом к лицу с бойцами, рвущимися в бой после месяцев, бездарно проведенных в замке, они немедленно побежали через службы к конюшням, где их, вероятно, ждали оседланные лошади.
Люди герцога не нашли никого, кто мог бы объяснить им происшедшее, переседлали коней и бросились в погоню. Разумнее было бы остаться и похоронить Хова и ходерундиан, но кровь Изгримнура пылала. Он должен был точно знать, кто и почему.
Но узнать ничего не удалось. Бандиты опередили риммерсманов минут на десять, кроме того, они скакали на свежих лошадях. Люди герцога все же заметили их — далекое пятно, спускавшееся по склону Виноградной горы в долину, укрытую низкими холмами и граничащую с Вальдхельмской дорогой. Это зрелище вдохнуло новую жизнь в измученных риммерсманов, и они пришпорили лошадей. Их кони, казалось, почувствовали возбуждение хозяев и рвались вперед, собрав остаток сил. Некоторое время они были близки к тому, чтобы нагнать бандитов, настигнуть их, подобно мстительной туче прокатившись по долине.