Трон тени
Шрифт:
Маркус не заставил себя упрашивать. Не то чтобы в Вендре его держали на хлебе и воде, как заурядного арестанта, но кормили немногим лучше. Он отрезал себе ломоть форели — «зачем только оставили на столе голову, съесть мы ее должны, что ли?» — и положил на тарелку понемногу от всех прочих блюд. И, надолго погрузившись в молчание, приступил к трапезе. Королева наблюдала за ним с веселым удивлением.
— Неужели все солдаты вот так едят? — спросила она, когда Маркус очистил тарелку и потянулся за добавкой.
— Только те, кто неделю отсидел в тюрьме, — ответил капитан.
И, спохватившись, прибавил:
— Ваше величество.
Королева
Вы не голодны? — спросил Маркус.
— Я мало ем, — ответила она. — Доктор Индергаст предполагает, что это последствия моей болезни. Так же, как и… — она обвела себя рукой и невесело усмехнулась, — телосложение.
— Я не знал, что вы недомогали, ваше величество.
Я была серьезно больна. Это случилось четыре года назад — вы тогда, полагаю, уже служили в Хандаре. Какое–то время все были уверены, что я умру, но милостью Божьей, — в глазах королевы мелькнуло странное выражение, — мне удалось выжить. Думаю, плохой аппетит — небольшая плата за такое везение. Впрочем, — она жестом указала на тарелку Маркуса, — это вовсе не повод отвлекать от трапезы вас.
Капитан неуверенно кивнул и поглядел на тарелку. Там еще оставалась еда, но аппетит у него пропал начисто. Он отрезал себе кусочек рыбы — просто приличия ради.
— Говорят, вы будете сопровождать меня на собрание, которое задумал устроить сегодня утром граф Миеран, — заметила королева, пока Маркус пережевывал рыбу.
— Да, ваше величество. Он просил, чтобы мы прибыли туда за час до полудня.
— В последний раз, когда вы должны были меня куда–то сопровождать, нам в итоге пришлось прыгать из окна. — Королева оглядела столовую, в которой окон не было вовсе — ее освещали свечами. — Надеюсь, для вас это не обычный способ выходить наружу?
— Э-э… нет, ваше величество.
Наступила пауза.
— Я пыталась пошутить, капитан. Признаюсь, неудачно, но вы могли хотя бы улыбнуться.
— Извините, ваше величество. Я не привык к обществу высокопоставленных особ.
Королева пожала плечами.
— Зачем же так официально? Мы вместе побывали под пулями, а подобные приключения, думается мне, поневоле сближают.
— Я постараюсь это учесть.
— Не знаете ли, что задумал для нас граф Миеран?
Он говорил, что собирается выступить с речью перед депутатами и что вам, вероятно, тоже нужно будет произнести речь.
— Да, знаю. По счастью, я сочиняла свое выступление с того самого дня, как меня поместили в Вендр. Прошлой ночью я его записала.
— Надеюсь, у вас хватило времени и поспать.
— Вполне хватило, — заверила она. — Так это все, что вам известно о замысле графа?
— Полковник, — сказал Маркус, — то есть граф Миеран, не имеет привычки делиться с кем–либо своими замыслами.
— Представляю, как это раздражает, — заметила королева, едва различимо улыбаясь.
— Иногда, — признал Маркус, — но так гораздо интересней служить под его командованием.
И опасней, прибавил он мысленно, хотя об этом ей знать совершенно незачем.
— Что ж, остается отправиться на площадь и самим все увидеть.
Маркус с облегчением отодвинул тарелку и встал из–за стола.
— Как пожелаете, ваше величество.
— Да, вот еще… — Она помолчала, колеблясь. — Могу я вас кое о чем спросить?
— Безусловно.
Сот давала о себе знать? —
Маркус покачал головой.
— Ваше величество, — сказал он, — я сам только полтора дня как на свободе, а жандармерия сейчас, по сути, распущена. У меня нет никаких сведений о Сот, да и откуда бы им взяться? Если желаете, я могу расспросить графа Миерана.
— Да, прошу вас. — Она резко отодвинулась от стола и поднялась на ноги. — Пора в дорогу.
Расиния
Кортеж из трех карет, покинув Двойные башенки, прибыл к краю Триумфальной площади кратчайшим путем, через мост Святого Валлакса. Расиния, в обществе Маркуса и двоих охранников, занимала среднюю карету, а прочие солдаты разместились в крайних экипажах и на крышах. Янус явно не забыл, чем закончилась предыдущая поездка на Остров, и приказал охране действовать наверняка.
«Быть может, у него есть особая причина для беспокойства».
Расинии довелось выслушать более десятка различных рассказов о том, как был убит Дантон, но все очевидцы сходились в одном: убийца носил странную, блестящую черную маску. Большинство сочло эту деталь не более чем актерским кривлянием полубезумного фанатика того самого, что мгновенье спустя бесследно растворился в толпе, — но она знала, что это не так. Такая же маска появлялась в самых мрачных ее воспоминаниях, мерцала отраженным светом свечей, что окружали ее смертное ложе. Человек, носивший ту маску, заставлял Расинию повторять какое–то невразумительное заклинание, делая паузу всякий раз, как очередной приступ кашля исторгал из нее частицу жизни. Устрашенная, истерзанная болью, она послушно исполняла все, что прикажут, даже пока сущность пыталась растерзать на клочки ее душу. И когда она закончила произносить заклинание…
Такие маски принадлежали священникам Черного, инквизиторам церкви, якобы искорененным еще добрую сотню лет назад. Где они уже нанесли удар, там могут ударить снова.
«Со мной им, конечно, одним пистолетом не расправиться».
Тем не менее получить пулю на виду у всех было бы в высшей степени неудобно, и потому Расиния втайне радовалась предосторожностям Януса.
Небеса блистали ослепительной синевой, и солнце припекало со всем жаром, свойственным концу лета. Триумфальную площадь заполняла толпа, как в те дни, когда здесь выступал с речами Дантон, вот только сегодня нечто неуловимо изменилось. Прежние сборища отличались воодушевлением: оно явственно охватывало всех до единого и взмывало до небес всякий раз, когда великий оратор достигал пика своей речи. Сегодня люди косились по сторонам вяло и подозрительно, изнывая от жары. На место воодушевления пришел страх.
Они требовали Вальниха — и получили его, но, спрашивал всякий своего соседа в толпе, что может сделать даже Вальних? У них нет ни оружия, ни войска, лишь пара сотен болтунов в черных депутатских шарфах да горы пустых обещаний, и хлеб уже сильней, чем когда–либо, подскочил в цене. Не будет ли безопаснее сдать всю эту свору Орланко? В конце концов, наверняка шептались некоторые, при Последнем Герцоге жилось лучше. Что ни говори, а под его надзором все шло как по маслу. Конкордат не особо церемонился с людьми, но все же исправно делал свое дело.