Троны Хроноса

Смит Шервуд

— Вы каждый день посылаете сюда своего человека, и он всегда поет одно и то же. Я знаю, что это метит в мой адрес, — но с какой целью?

— Этим словам несколько тысяч лет, дитя мое, — сказала Элоатри, снова складывая руки. — Тема представляется мне подходящей для ваших пятичасовых дискуссий, и мои молодые послушники говорят, что их вклад послужил источником многих интересных диалогов.

Драгоценные камни на шее Ваннис сверкнули — признак затрудненного дыхания.

— Не кажется ли вам, что в словах наших предков заложена большая мудрость? — Элоатри прочистила горло и запела

снова:

Любовь долго терпит, милосердствует.Любовь не завидует;Любовь не превозносится, не гордится...

— Разве любовь и религия — не оксюморон* [7] ? — прервала Ваннис.

...Не бесчинствует, не ищет своего,Не раздражается, не мыслит зла...

— Что мудрого может изречь по этому поводу монах, — голос Ваннис звучал холодно и резко, — даже живший четыре тысячи лет назад?

7

Сочетание слов, логически противоположных друг другу.

Не радуется неправде, а сорадуется истине;Все покрывает.Всему верит.Всего надеется.Все переносит...

Элоатри остановилась перевести дыхание. Ваннис ждала — ее глаза стали темными от эмоций, залегающими где-то в глубине.

— Неужели вы действительно верите, что сексуальный опыт дарует мудрость? — мягко спросила Элоатри. — Или что у людей, избирающих целомудренный образ жизни, нет ни ума, ни сердца?

Ваннис молчала.

— Мне не дано знать, что такое союз двух людей, проявляющий лучшее, что в них есть, — но и вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь.

— Что вы хотите этим сказать? — Голос Ваннис резал как алмаз.

— Я наблюдаю за вами издали с того самого дня, как мы видели высадку рифтеров на Пожирателе Солнц. Я видела, как вы плетете сеть вокруг Панарха, чтобы принудить его поступить против собственной воли. Вы вложили в эту сеть все — ваш ум, вашу волю, ваши способности; все, кроме любви.

— Но я люблю, — еле слышным шепотом произнесла Ваннис.

— Нет, не любите. И он не будет чувствовать любви, вырываясь на волю.

Ваннис пошла было прочь, но обернулась, колыхнув юбками.

— Это угроза?

— Конечно же нет, дитя мое. Я не говорила с ним об этом и не стану. Но... неужели вы думаете, что он ничего не знает о вашей деятельности?

Чем другим может быть торжественный прием, оказанный рифтерскому синдику, если не великодушным жестом по отношению к вам?

Ваннис повторила свое отрицательное движение.

— Это просто политический ход.

Элоатри покачала головой и сказала, не прибегая на этот раз к пению:

— «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

— Я уже слышала это, когда была маленькая, — сказала вдруг Ваннис, стиснув руки так, что костяшки побелели. — Я помню, что будет дальше: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал». Вы хотите сказать, что я веду себя как ребенок?

— Я хочу передать вам письмо, — сказала Элоатри, и ее сердце забилось сильнее помимо ее воли.

Драгоценности в волосах Ваннис дрогнули.

— Корабли, приходящие сюда, помогают связать воедино различные части ДатаНета. В числе прочего я получила ответ на запрос, который послала вашей матери. Ее ответ — это то, что вы слышите здесь каждый день вот уже несколько недель.

У Ваннис побелели губы.

— «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, когда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а когда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

Элоатри поклонилась Ваннис, поклонилась и пошла прочь.

* * *

Когда Ваннис вернулась из Галереи Шепотов, уже стемнело. Время, проведенное в дороге, она использовала, чтобы оправиться от шока, который вызвало в ней переданное через Верховную Фанессу послание от матери. Первой реакцией Ваннис был гнев, по он всего лишь послужил отдушиной. Элоатри к нему безразлична, и он не поможет понять, почему мать передала ей именно это — и именно таким путем.

Пока что следовало утешаться двумя фактами: мать жива и способна поддерживать связь, какую бы жизнь ни вела. Это открывало массу возможностей в будущем.

В ее будущем. О своем я еще должна позаботиться.

Ваннис медленно шла по мощеной дорожке к анклаву. Пришло время поговорить с Брендоном наедине.

Никто не знал его расписания лучше, чем она, — он не мог назначить встречу, даже самую невинную, без того, чтобы об этом не стало известно полудюжине нужных людей. Ваннис, кивнув часовым-десантникам, вошла в сад. Единственный ее шанс — это пустить в ход свои недюжинные таланты и подстроить случай, который даст ей с Брендоном достаточно времени без посторонних ушей — как людских, так и электронных.

Она вышла из-под деревьев перед самой стеклянной дверью в его кабинет, но мелькнувший в саду золотистый огонек заставил ее оглянуться.

На террасе, выходящей в зал, горели свечи. Быстро перебрав в уме график светских мероприятий анклава, Ваннис осталась в недоумении. Быть может, официальный обед для ученых Малого Совета почему-то решили провести на открытом воздухе? Но это вызвало бы повышенную суету у обслуживающего персонала, чего Брендон обычно старался избегать. Или он изменил время своей прощальной пирушки с высшими чинами Флота?