Тропа длиною в жизнь
Шрифт:
(Да, из тех, кого Аймик мог знать и помнить, в живых осталось мало. И Айюги нет, и Малуты. А тех, кто детьми были, не узнать.)
Хайюрр все чаще приглядывался к своему гостю, стараясь делать это незаметно. Ночь теплая, лунная; в этом сиянии особенно заметно: Аймик изменился; не только постарел, не в этом дело. Он какой-то… другой. Словно и Аймик, и не Аймик… Прежний Аймик будто проглядывает время от времени…
– Ну а ты-то как? Расскажи, что
– Начну с того, что степняки не такие страшные, как все вы думаете. Я с ними два года по степям кочевал, и ничего, как видишь, – жив остался.
– Ну еще бы! Тебя-то Могучие Духи защищали, кто бы тронуть посмел, – недоверчиво начал Хайюрр и вдруг спохватился: – Погоди-погоди! Ты ведь туда по Куште пошел, так? А почему не по Хайгре? Я-то сразу пустился за тобой вслед, да видишь…
– Не знаю, – задумчиво проговорил Аймик, – не знаю почему. Должно быть, Духи подсказали. Чтобы ты меня не нагнал… Только я и не думал вовсе, что кто-то из вас за мной отправится…
Длился рассказ, и чем дольше он длился, тем яснее становилось рассказчику: все попусту. Хайюрр его не понимает. А если и понимает, то совсем не так… Вздохнув, Аймик оборвал свою историю на полуслове, почти ничего не рассказав об Инельге.
– Так, значит, не повезло тебе с другими женами, – произнес Хайюрр, словно бы сочувствуя. – Не повезло. Еще бы, второй такой, как твоя Ата, и не сыскать. Ну а почему ты все с этими… колдуньями путался? Неуж там только такие и водятся?
Аймик вспомнил не слепую старуху – веселую черноглазую степнячку, чем-то похожую на одну из жен Хайюрра. И свою спасительницу вспомнил…
– Там хороших женщин не меньше, чем тут. Да только у меня-то иная тропа была… Да и не кончилась еще она.
Хайюрр, ничего не отвечая вслух, прищурившись смотрел в огонь и понимающе улыбался: «Хорошие женщины среди злых колдунов – как бы не так. Ты Духам зачем-то понадобился, – вот и остался в живых. Твое счастье. Хотя… не похоже, чтобы ты был счастлив… Вестник». Аймик вздохнул:
– Давай спать. Мой путь далек. Уйду на рассвете.
– Как же так! – встрепенулся Хайюрр. – А сына разве не хочешь увидеть?
– Увижу обязательно. Только помни, Хайюрр: это твой сын. Моя кровь, но сын твой. Я лишь предназначение выполнил – своей кровью три Рода соединил…
– Что это значит?
– Очень просто: мой Род – дети Тигрольва, Род Аты – дети Серой Совы, ну и твой – дети Сизой Горлицы. Сингор ведь вашего Рода, так?
Хайюрр кивнул в ответ.
– Вот и выходит: моя кровь, но ваш сын. Так оно и должно было случиться, по воле Могучих.
– И зачем же твоим Могучим это понадобилось? – невольно вырвалось у Хайюрра.
– Не знаю. Их
– Но ты их видел. Какие же они, те Могучие?
Тишина. Хайюрр уже решил, что на его неуместный вопрос ответа не будет, когда вдруг прозвучало одно лишь слово:
– Чуждые.
Действительно, пора спать. И тут гость не только еще раз удивил хозяина, но и напугал, решительно заявив, что ночевать будет в покинутом жилище. На том самом месте, где была его постель.
Хайюрр опешил. Конечно, тот, кого Старый принимает как дорогого гостя, может многое пожелать. Но такое… И колдуна нет; в Мужском доме вместе с охотниками… Не с кем посоветоваться, а решать – ему. Что если…
– Пусть мой старый друг не беспокоится, – Аймик прекрасно понимал, что творится в душе Хайюрра, – Вестник Могучих обещает твердо: вреда Роду Сизой Горлицы от этого не будет. Будет хуже, если ты откажешь.
(«Откажешь!» Как откажешь Вестнику? И рад бы, да нельзя: вдруг и впрямь будет хуже?)
4
Аймик лежал на спине, закинув руки под голову, с открытыми глазами. О сне не могло быть и речи: не затем он пришел сюда.
Он ждал. Вглядываясь в темноту, напряженно прислушиваясь к звукам ночи, он ждал неизбежного.
Беспрерывно шелестели мотыльки, время от времени касаясь лица и всякий раз заставляя вздрагивать. Ночной жук сердито загудел, запутавшись в шкурах, потом исчез, – должно быть, нашел выход.
Послышался новый звук – еле слышный, тревожный, чуждый…
(Барабаны! «Гремушки» детей Сизой Горлицы, сложенные у стены!)
Ошибиться невозможно, – это они; их рокот нарастает… Сердце билось где-то у горла… (Великие Духи, да они всю общину на ноги поднимут!) Оттуда, где рокотали барабаны, полилось голубое сияние, напоминающее свет Межмирья. (Сейчас… Сейчас…) — Аймик!
Ата была такая же, как тогда, при расставании. В той же рубахе. Такая же молодая. И смотрит ласково, как умела смотреть только Ата. Его Ата. Беспричинно обиженная… Он хотел встать, чтобы…
– Нет, Аймик! – Ата сделала предостерегающий жест. – Тропы живых и мертвых разные. Ты не должен ко мне приближаться. Но я так рада, что вижу тебя…
(«Рада»? Аймик чувствовал себя бесконечно старым… И беспредельно виноватым.)
– Ата, прости! Прости, что я оставил тебя… так…
Она покачала головой:
– Это не твоя вина, а воля Могучих. Они позволили мне… подождать. Я так хотела еще раз тебя увидеть…