Тропа длиною в жизнь
Шрифт:
Отняли! Отняли! Отняли!
Они отдали нам шкуры!
Отдали! Отдали! Отдали!
Они отдали нам мясо!
Отдали! Отдали! Отдали!..
Аймик понял, что его губы сами выкрикивают слова охотничьей удачи, словно это и его удача. Он изо всех сил стиснул зубы, чувствуя, как краснеет – неудержимо до жара, до слез… Аймику казалось – такого стыда он не испытывал еще ни разу в жизни.
КОЛДУН. Вот
Нет ответа. А между тем именно колдун, по словам Хайюрра, наложил запрет на участие Аймика в Большой Охоте. И что же дальше? Как быть? Ему, взрослому, сильному мужчине-охотнику, не больному, не увечному, жить подаянием?
Невозможно, немыслимо.
…А ведь он, кроме всего прочего, еще и безродный.
Безродный! Теперь-то Аймик догадывается: этим он тоже обязан Рамиру. Не по колдунским ли наущениям он до сих пор не стал сыном Сизой Горлицы? В конце концов, быть усыновленным не такое уж невиданное дело, не так уж редок этот обряд… даже в тех случаях, когда инородец и вовсе никаких заслуг перед своей новой семьей не имеет… Ну, может быть, у них, детей Тигрольва, это слишком просто потому, что мало мужчин. Но ведь и в других Родах такое совершается; у тех же детей Волка…
(Эх! Ну почему он тогда не послушал Армера? Уж там-то с его усыновлением никаких бы сложностей не возникло. Жил бы сейчас сыном Волка, среди своих … И Ата не знала бы горя…)
Ата! Вот еще одно, что не перестает тревожить. Чем дальше, тем больше.
К местным порядкам он приспособился быстро. Да и не столь уж иные, эти порядки. Отец Хайюрра, молчаливый, спокойный, улыбчивый пожилой человек, искренне благодарный за спасение своего сына, ничуть не возражал, когда Ата оставалась в постели мужа до самого рассвета. Вначале даже подшучивал по этому поводу:
– Что, Ата, у нас лучше?
Все же Аймик старался не злоупотреблять гостеприимством вождя: чаще сам уходил к жене, чем приводил ее к себе… Так ли вел себя, как подобает у детей Сизой Горлицы? Как знать. Во всяком случае – старался. И женщины, похоже, не сплетничали чересчур, не насмешничали. И дети уже принимали как своего…
Потом стал чувствовать: что-то у них с Атой… не надломилось, нет, – стало меняться. Странно как-то меняться. Словно Ата стала отстраняться от него. Стыдиться, быть может… Ведь замечать это он стал не сразу; да что там, по весне, не раньше. И то долго не верилось; думалось – так, пустяки, случайность… Теперь уж глаза не закроешь, поздно… Ну вот хотя бы: он здесь один, и уже не впервые один, не то что прошлым летом, когда они бывали здесь вдвоем и только вдвоем. А теперь Ате и дела нет, где ее муж, каково ему…
И то сказать: у Аты пошла совсем другая жизнь. Она-то в стойбище детей Сизой Горлицы уж точно своей стала. Словно здесь и выросла… Или замуж вышла за одного из сыновей этого Рода. А может…
Эта мысль приходила все чаще и чаще. Помимо воли, помимо желания. ХАЙЮРР! Спасенный им и Атой, так долго, так настойчиво уговаривавший их оставить одинокое житье ради…
(«Нельзя человеку безродным
…Только одно и сбылось: амулеты дали. Да что толку? Ребенка как не было, так и нет. Да и появись он сейчас, кем бы стал? Сыном Безродного?
Так правду ли говорил тогда Хайюрр? Или и себя самого обманывал? Говорил одно, а сам понимал: все будет совсем не так.
…Нет, Хайюрр не домогался Аты, хоть и мог бы… По всем обычаям мог бы, да сам наотрез отказался от возвратного дара. Уж не потому ли, что другое ему нужно: чтобы Ата женой его стала, матерью его детей. Ведь у них, у детей Сизой Горлицы, кажется, и женщины имеют не по одному мужу. Правда, как это в жизни обустраивается, Аймик так и не разобрал… понял только, что и у Малуты, и у Айюги есть мужья в других общинах, а вот как они встречаются? И встречаются ли вообще?.. Впрочем, для него это не важно, для него другое важно: получается так, что по законам детей Сизой Горлицы Хайюрру ничто не может помешать назвать Ату третьей женой. И уж меньше всего – он, Аймик. Безродный и бесправный…
Сама Ата? А что – Ата?! Хайюрр-то небось и как мужик попригляднее. Силач каких мало, даже здесь, где мужчины заметно отличаются и ростом и силой. Герой. Предводитель похода на Оленерогих… то бишь людей Сохатого. И в охотничьих делах отца хоть сейчас готов заменить. Ну что он, Аймик, рядом с ним, с Хайюрром?.. И ясно же: Ата давно его приметила, давно предпочла – еще там, в шалаше… Малица…
Согнувшись в три погибели, Аймик опустил подбородок на колени и сидел так, раскачиваясь из стороны в сторону, пестуя, растравляя свою обиду… И вновь, как когда-то, словно некто холодно шепнул даже не в ухо – в самое сердце: «Онсильнее тебя? Ну так что же? Зато у тебя есть Разящий…»
Аймик закрыл глаза.
(«Ата! Неужели все это правда и все было зря? И мне остается только…»)
Послышались чьи-то шаги, и он почувствовал чью-то тень.
(АТА?)
Аймик вскочил… Но это была не Ата. Перед ним стоял колдун детей Сизой Горлицы.
– Я пришел поговорить с тобой, Аймик, бывший сын Тигрольва, спасший нашего Хайюрра.
Голос колдуна царапал слух. Они стояли друг против друга так, что солнце било Аймику прямо в лицо, и он чувствовал, что колдун с первого же взгляда понял все и без слов. Сердце колотилось где-то у горла…
– Аймик-Безродный готов выслушать могучего колдуна детей Сизой Горлицы.
Кажется, голос его не дрогнул. Но хотя лицо колдуна из-за солнца почти неразличимо, его глаза острее рогов Небесного Оленя…
– Тогда сядем.
– Аймик не устал. Аймик-Безродный сидит здесь с самого утра.
– Но я-то устал. Я не так молод, как ты, охотник.
– Как будет угодно великому колдуну детей Сизой Горлицы.
По знаку колдуна они опустились на редкую траву, усеянную сухими веточками, неколкой хвоей и темными шишечками-ягодами. Лицо колдуна было сухим и бесстрастным, как кора этой старой лиственницы.