Тропа к Чехову
Шрифт:
Шамраева Полина Андреевна, жена управляющего, подруга Дорна. «Евгений, дорогой, ненаглядный, возьмите меня к себе… Время наше уходит, мы уже не молоды, и хоть бы в конце жизни нам не прятаться, не лгать…» («Чайка», 1896).
Шарамыкин, статский советник, «пожилой господин с седыми чиновничьими бакенами и с кроткими голубыми глазами» («Живая хронология», 1885).
Шарамыкин Ваня, 5 лет, сын вице-губернатора Лопнева, «бравого мужчины лет 40» («Живая хронология», 1885).
Шарамыкин
Шарамыкина Анна Павловна, жена статского советника, «председательница местного дамского комитета, живая и пикантная дамочка лет тридцати с хвостиком». «Ее черные бойкие глазки бегают сквозь пенсне по страницам французского романа. Под романом лежит растрепанный комитетский отчет за прошлый год» («Живая хронология», 1885).
Шарамыкина Надя, 12 лет, дочь лирического тенора Прилипчина («Живая хронология», 1885).
Шарамыкина Нина, 9 лет, дочь итальянского трагического актера Луиджи Эрнесто де Руджиеро («Живая хронология», 1885).
Шарлотта Ивановна, гувернантка. «У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне все кажется, что я молоденькая. Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления, очень хорошие. А я прыгала salto-mortale и разные штучки. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки. А откуда я и кто я – не знаю…» («Вишневый сад», 1904).
Шахкес Моисей Ильич, лудильщик, дирижер еврейского оркестра, «бравший себе больше половины дохода» («Скрипка Ротшильда», 1894).
Шебалдин, «директор городского кредитного общества, славившийся своей любовью к литературе и сценическому искусству». «Звали его в городе мумией, так как он был высок, тощ, жилист и имел всегда торжественное выражение лица и тусклые неподвижные глаза. Сценическое искусство он любил так искренно, что даже брил себе усы и бороду, а это еще больше делало его похожим на мумию» («Учитель словесности», 1894).
Шелестов, владелец дома и фермы, отец Манюси. «Буду говорить с вами не как отец, а как джентльмен с джентльменом. Скажите, пожалуйста, что вам за охота так рано жениться? Это только мужики женятся рано, но там, известно, хамство, а вы-то с чего? Что за удовольствие в такие молодые годы надевать на себя кандалы?» («Учитель словесности», 1894).
Шелестова Мария, Манюся, невеста, потом жена Никитина, младшая дочь Шелестовых. «Он взглянул на ее шею, полные плечи и грудь и вспомнил слово, которое когда-то в церкви сказал бригадный генерал: розан» («Учитель словесности», 1894).
Шестикрылов Петр Сергеич, мировой судья. «Человек он добрый, образованный, услужливый такой, но… не годится! Не умеет по-настоящему судить» («Интеллигентное бревно», 1885).
Шипучин
Шипучина Татьяна Алексеевна, жена председателя правления, 25 лет. «Кланяются тебе мама и Катя. Василий Андреич велел тебя поцеловать. (Целует.) Тетя прислала тебе банку варенья, и все сердятся, что ты не пишешь. Зина велела тебя поцеловать. (Целует.)» («Юбилей», 1891).
Ширяев Евграф Иванович, «мелкий землевладелец из поповичей». «…Вдруг вскочил и изо всей силы швырнул на середину стола свой толстый бумажник, так что сшиб с тарелки ломоть хлеба. На лице его вспыхнуло отвратительное выражение гнева, обиды, жадности – всего этого вместе» («Тяжелые люди», 1886).
Ширяев Петр Евграфович, старший сын, студент. «Он был так же вспыльчив и тяжел, как его отец и его дед протопоп, бивший прихожан палкой по головам… Он не обвинял отца, не жалел матери, не терзал себя угрызениями; ему понятно было, что все в доме теперь испытывают такую же боль, а кто виноват, кто страдает более, кто менее, Богу известно…» («Тяжелые люди», 1886).
Шкворень Кузьма, Кузя, «длинноногий мужик лет 30-ти, просидевший месяц в арестантской», «вешаный», «вредный член общества». «Ефрем раньше во всю свою жизнь не видал таких лиц. Бледное, жидковолосое, с выдающимся вперед подбородком и с чубом на голове, оно в профиль походило на молодой месяц; нос и уши поражали своей мелкостью, глаза не мигали, глядели неподвижно в одну точку, как у дурачка или удивленного, и, в довершение странности лица, вся голова казалась сплюснутой с боков, так что затылочная часть черепа выдавалась назад правильным полукругом» («Встреча», 1887).
Штенберг фон, Михайло Михайлыч, студент института путей сообщения, 23–24 лет, барон, походивший «на обыкновенного российского подмастерья» («Огни», 1888).
Шумина Надя, 23 года. «Она пошла к себе наверх укладываться, а на другой день утром простилась со своими и, живая, веселая, покинула город, как полагала, навсегда» («Невеста», 1903).
Шумина Марфа Михайловна, бабушка, «очень полная, некрасивая, с густыми бровями и усиками». «Ей принадлежали торговые ряды на ярмарке» («Невеста», 1903).
Шумина Нина Ивановна, мать Нади. «Мать, с волосами, заплетенными в одну косу, с робкой улыбкой, в эту бурную ночь казалась старше, некрасивее, меньше ростом. Наде вспомнилось, как еще недавно она считала свою мать необыкновенной и с гордостью слушала слова, какие она говорила; а теперь никак не могла вспомнить этих слов» («Невеста», 1903).
Шумихина Анна Федоровна, «подвижная, голосистая и смешливая барынька лет тридцати, здоровая, крепкая, розовая, с круглыми плечами, с круглым жирным подбородком и с постоянной улыбкой на тонких губах» («Володя», 1887).