Тропа каравана
Шрифт:
— Шамаш! Помоги мне, Шамаш! — снег хрустел на зубах. Он казался таким соленым, словно вобрал в себя все ее слезы.
— Стойте! — донесся до нее взволнованный крик отца.
— Нет! — совсем рядом прозвучал холодный, властный голос мага. В тот же миг тепло окружило Мати, прогоняя холод и страх.
Возникнув словно из ниоткуда, маг стеной застыл между девочкой и остановившимися в шаге от него чужаками. Лица последних были перекошены яростью, в глазах горела ненависть, руки сжимали оружие.
— За что? — слезы опять брызнули у нее из глаз. Мати была не в силах понять,
А затем ее подхватили сильные руки отца.
— С тобой все в порядке? — спросил Атен, не спуская взволнованного взгляда с лица дочери. И лишь когда девочка кивнула, караванщик повернулся к чужакам. Его глаза были полны гнева, черты лица исказила ярость…
Мужчина стал похож на дикого зверя, готового, защищая своего ребенка, вцепиться в горло любому, кто осмелится напасть.
— Так вот как вы платите за все добро, что мы для вас сделали? — крикнул он. Еще миг, и караванщик пустил бы в ход меч, не задумываясь, чем для него, для его каравана, для всех может обернуться замешанное на слепой ярости кровопролитие.
— Постой, — хозяин чужого каравана первым взял себя в руки. Отбросив в сторону меч, он вышел вперед, затем на миг обернулся к своим людям: — Опустите оружие!
— Но как же…
— Делайте, как я говорю! Что бы там ни было, мы не можем обагрить мечи кровью своих спасителей, даже не попытавшись разобраться, что произошло! — потом он снова взглянул на Атена: — Ты должен простить их.
— Простить?!
– ярость билась в его груди, требуя, чтобы ее выпустили на волю. — За то, что они обезумевшей толпой напали на беззащитного ребенка, моего ребенка?!
— Мне очень жаль.
— И это все, что ты можешь сказать?!
— Выслушай меня. Возможно, мы были не правы. Но постарайся понять: дети, игравшие с ней, сказали, что она родилась в пустыне. Они могли ошибиться, она могла солгать им, стараясь привлечь к себе внимание новых друзей… Но как еще люди должны были воспринять такое?
— Пап, пап, я не вру, ты ведь знаешь, я говорю правду! Пап, почему они так? — Мати была готова вновь заплакать. Она прильнула к отцу, ища у него защиты. А тот, прижав ее покрепче к груди, замер, не в силах произнести ни слова. На миг ему показалось, что он не может даже вздохнуть, словно воздух вдруг отпрянул, оставив пустоту.
Он понял: произошло то, чего никогда не должно было случиться. Но кто мог знать, что Мати, так старательно хранившая секреты, расскажет чужакам самую страшную тайну?…
"А почему, собственно, она должна была скрывать? — Атен болезненно поморщился. — Откуда ей было знать, что об этом нельзя рассказывать? Ведь никто никогда не говорил ей, что их караван — караван изгнанников — принял не все законы пустыни, что люди, выросшие в городе, просто не могли согласиться с некоторыми правилами снегов…"
— Так это правда? — в глазах чужака отразился ужас. —
— Папа! — в ужасе вскрикнула Мати.
— Прекрати, — процедил сквозь сжатые губы хозяин каравана. Но в его голосе был уже не гнев, а страшная, ни с чем не сравнимая усталость. — Да, мы — лишь кучка изгнанников, которым посчастливилось выжить среди пустыни, а не настоящие потомственные караванщики. Мы приняли почти все законы дороги, но не этот! И что с того? Девочке уже десять лет. Десять! Разве боги за все это время хоть раз наказали нас за то, что она жива? Разве Они показали нам, что разгневанны нашим поступком? Нет! Более того, Они помогают нам, словно говоря, что мы сделали все правильно!
— В пустыне один закон, — вздохнув, хозяин чужого каравана качнул головой. — Мне очень жаль, — в руках его спутников вновь зажглись холодные лезвия мечей.
— Я никому не позволю ее тронуть! Если твои люди считают, что, странствуя с нами, вы подвергаете свои жизни опасности — убирайтесь прочь! Никто вас не держит!
Чужаки недовольно зашумели.
Слова Атена лишь сильнее разожгли их ярость. Еще миг, и могло случиться все, что угодно. Понимая это, как и то, что дозорные, поспешившие на помощь своему предводителю и стоявшие теперь, вооруженные и готовые к сражению, за его спиной, только подольют масла в огонь, Атен все же надеялся, что хозяин спасенного им каравана одумается и остановит своих людей, не позволив им пустить в ход мечи. Но тот вместо этого лишь, вздохнув, качнул головой, показывая, что не собирается ради чужаков идти против своих:
— Ты ведь сам знаешь, что это невозможно. Что бы там ни было, что бы вы для нас ни сделали, мы не можем пойти против закона, данного богами.
Его воины уже воздевали к небу мечи и копья в жесте, который в одно и то же время показывал, что эти люди готовы своим оружием до конца служить богам и угрожал всем тем, кто решится встать на их пути.
Караванщик, в сердцах кляня себя за мягкость, доброту и стремление помочь, — все то, в чем сейчас он видел причину всех надвигавшихся бед, стиснул зубы. Его пальцы впились в рукоять меча, готовясь отразить удар…
— Хватит! — когда напряжение достигло предела, Шамаш сделал шаг вперед. — То, что вы собираетесь совершить, обратит на вас гнев богов, а вовсе не их милость, как вы того желаете. Все сказанные вами слова лишены смысла, когда незачем даже спрашивать небожителей, достаточно лишь взглянуть в глаза девочки, чтобы понять: ее душа чиста и невинна.
— С каких это пор простой караванщик вмешивается в разговор хозяев? — чужак бросил на него гневный взгляд.
— Видишь ли, есть закон… — начал Атен. На самом деле он вовсе не собираясь объяснить магу то, во что отказывался поверить сам. Просто он, только теперь осознав, что Хранитель стоит в опасной близости от чужаков, на острие будущего боя, старался найти способ предупредить его, убедить уйти, пока не началось сражение, но колдун прервал караванщика: