Тропа в Огнеморье
Шрифт:
В сотни глаз пристально всматривался Маноле. Встречались ему и люди, полностью утратившие свой огонь, глаза их были словно стекло. Глаза могли быть и мутными - в такие пробьется с трудом не только внутренний, но и внешний свет...
Такие глаза, как у Эржбеты, не видел он прежде ни у кого. Темные, глубокие. Сияющие, горящие.
В этой худенькой девчонке таился небывало мощный жар, скрытый пеленой небывало плотной тьмы. Лишь редкие искры прорывались сквозь эту пелену. И любая из них была способна прожечь сердце насквозь...
Тогда
"Глаза Эржбеты - это Искрящаяся Тьма"...
22. "Меж туловищем и головой"
("Сага о фаэтане")
"Несколько месяцев спустя Томирис полнился слухами о быстро растущем Храме Арайены, и о новом живописце, который распишет его удивительнейшими и необычными картинами.
Успех Маноле уже превзошел все ожидания. Ойтосир мог бы пребывать на седьмом небе от счастья, пожиная свою долю лавров, если бы не одно "но".
Принцесса и художник слишком увлеклись друг другом. И ничего хорошего это сулить не могло. Во всяком случае, в такой стране, как Шарпиана.
Еще несколько недель спустя ситуация стала критической - дело дошло до тайных свиданий.
Но что это за тайна, если о ней сумел узнать и Ойтосир? Продавец красоты не обладал прежде воображением художника, но теперь ему так явственно представлялся топор палача! С невероятной отчетливостью видел он и острую сталь, и полированную рукоятку, и даже покрытые лаком мелкие сучки на ней.
При этом почему-то сильно чесалась шея.
"Но импресарио отвечает только за проданную красоту. Все остальное его не касается, разве не так?" - мысленно обращался Ойтосир к окружавшим его воображаемым фигурам в черных балахонах с узкими прорезями для глаз.
Воображаемые фигуры нагло игнорировали его воображаемые реплики.
Ойтосир понял, что нужно срочно найти других собеседников.
Свой разговор с Маноле он продумал очень хорошо. Он мало говорил об опасности для себя, или для самого художника.
Маноле уже потерял голову от любви, и ее отделение от туловища с помощью топора воспринималось бы им как пустая формальность.
Ойтосир сделал упор на положении самой принцессы. А оно было отнюдь не простым.
Хотя она и являлось официальной наследницей трона, это устраивало далеко не всех. Претендент на престол должен был соответствовать определенным требованиям. Особенно строгим, если это претендент женского пола. А между тем, в затылок дышали не менее пяти других родственников короля.
Роман с простолюдином, преданный огласке, при умелой подаче вполне мог лишить Эржбету шансов на корону. А тех, у кого отняли корону, не любят оставлять в живых...
Ничего принципиально нового Ойтосир не сообщил. Но он ткнул Маноле носом в то, от чего художник до этого предпочитал отворачиваться.
–
23. "Две клятвы"
("Сага о фаэтане")
"Когда Эржбета нашла Маноле в храме, он полон был мрачной решимости.
– Я должен уехать.
– Объявил он.
– Надолго и далеко. Художник, как бы ни велика была его слава, не может быть рядом с принцессой. Великий маг - может. Лучшие из магов живут в Майастре, значит, путь мой лежит туда.
– Там живут лучшие, - молвила Эржбета, - но великих не появлялось в этом мире уже давно.
– Но были же они когда-то! Почему же один не может появиться и теперь?
– А впрочем, - задумчиво проговорила принцесса, - это и впрямь может оказаться выходом. Мне бы только вступить на трон... Когда поставлю на важные посты своих людей. Ну, и тех кто мешает - уберу... Все станет по-другому! Поезжай!
Я буду ждать тебя, мой сладкий живописец! Сколько бы лет ни прошло, но, в конце концов, мы будем вместе, поверь! Станешь уважаемым магом - чудесно. А нет - так тоже не беда.
Когда вступлю я на трон, и укреплю свою власть - никто уже не посмеет указывать королеве - как ей поступать!
Но Маноле по-прежнему был мрачен и хмур.
– Что гложет тебя, друг мой?
– Спросила Эржбета.
– Прекрасны твои чувства сейчас.
– Ответил Маноле любимой.
– Но годы пройдут, и будут вертеться вокруг тебя женихи - один другого знатнее, богаче, красивее... А память обо мне будет холодной и бледной рядом с достоинствами живых людьми.
– Плохо же знаешь ты меня, Маноле. В нашем роду никто не отступает от своего. Ты мне нужен - никто другой. И будешь моим, какую бы цену не пришлось заплатить. Пусть хоть целый мир восстает против нас...
До какого часа будешь ты в храме сегодня?
– Пора заканчивать роспись - буду работать до утра.
– Вот и ладно. Я вернусь сюда к полуночи. И ты будь готов: кровную клятву принесем друг другу...
И мерцали в полночь свечи, легкий ветерок колебал их пламя, и отблески храмовой позолоты плясали вокруг...
И серебряным кинжалом надрезала запястье свое принцесса Эржбета, алая кровь заструилась по высоко поднятой левой руке:
– Какие слова хочешь ты от меня услышать, мой Маноле?
– Клянись, что дождешься меня, сколько бы лет не пришлось тебе ждать.
– Клянусь, мой единственный суженный - ты, и только ты - до последнего дыхания, до самой смерти, до гробовой доски!
– И сказав это, Эржбета передала храмовому живописцу свой окровавленный кинжал.
– Какие слова услышать хочешь ты, моя госпожа?
– Спросил в свою очередь Маноле, когда отворилась рана и на его руке.