Тропами горного Черноморья

Ефремов Юрий Константинович

Друзья спят. Таинственный ночной лес. Черный мир и в центре его этот единственный огонек. Где-то бродит или притаился в засаде неведомый облаявший нас зверь. Экономно подбрасываю в костер сушняк, его должно хватить до рассвета. Решаю на досуге перезарядить фотокассеты и лезу в карман рюкзака. Что это? Книжка. Фу, как нелепо! Идем в такой трудный поход и не разгрузили рюкзак от лишней тяжести - тащим с собою целую книгу...

Это оказался Пришвин - "Жень-шень" и еще несколько рассказов - чтение для такой обстановки вполне подходящее. Справившись с кассетой и поддав огонька, погружаюсь в описание дальневосточного леса, его зверей и ручьев. Как кстати, вот

место, где рассказывается о барсе, о том, что этот зверь обманывает охотника и сам следует по его стопам. Не окажемся ли и мы назавтра в таком положении, что обрычавший нас барс пустится нас же сопровождать?

Уже начинало светать, когда я разбудил Наташу дежурить и показал ей в назидание соответствующие строки Пришвина о барсе. Еще через два часа все мы были уже на ногах, доели вчерашнюю кашу и вновь пошли на подъем. Иногда оглядывались - не сопровождает ли нас зверь по пришвинскому рецепту. Выйдя на луга, окончательно убедились, что "конвоя" нет. У первых же снежных пятнышек утолили жажду.

Не буду описывать новых непривычных поворотов, в которых с лугов Ассары открылись нам уже знакомые панорамы, выявляя то тут, то там не распознанные нами ранее детали - пазы дополнительных лощин, изгибы хребтов, положение лесных полянок. Гораздо больше нового обещал гребень, с которого должен был открыться северный склон.

Его кручи разверзлись перед нами, и мы снова почувствовали себя в роли открывателей нового, неизведанного. Это был мир ледников, озер и вершин, опять, как и на Кардываче и на Рице, ничего общего не имевший с изображенным на карте. Сомнений не было: топографы девяностых годов, создавшие в остальном великолепную одноверстную карту Кавказа, просто не побывали в этих местах и заполнили оставшиеся белые пятна вымышленным рельефом.

Мне уже с Ачишхо десятки раз приходилось наблюдать поднимающуюся над Ассарой вершину, похожую на крупный зуб. На карте она была показана торчащей на главном гребне - значит, ее наносили, глядя с Ачишхо. Но однажды я увидел от метеостанции, как облака залегли между Ассарой и этой вершиной, подчеркнув, что она расположена за Ассарой, севернее, обособленно от нее. Не тот же ли пик мы видели с Чугуша? Конечно, именно его. А теперь нам было видно, что гребень, на котором мы стояли, отделялся от одинокого пика обширным луговым трогом - явным седлом древнего переметного ледника. Таким образом, и этот пик был останцом ледникового обтекания. Его пришлось сместить на карте почти на километр к северо-востоку с главного гребня, а на дне трога обозначить скромное древнеледниковое озеро.

Мы первые находим место безыменному пику на уточненной карте и определяем его высоту приблизительно в 2800 метров*. Разве не наше право предложить и имя этой вершине?

С нами в рюкзаке путешествует томик Пришвина; его мы читали ночью у костра, переживая соседство с барсом...
– Давайте назовем эту "сдвинутую" нами вершину именем Пришвина!

Хорошая идея. Именно в заповеднике должна красоваться гора, носящая имя этого певца природы, поэта лесов и оленей, ручьев и света... Пик Пришвина. Озеро Пришвина...

На северных склонах Ассары находим еще несколько непоказанных на карте ледников. Но особое наше внимание

* Позднее точные измерения дали здесь отметку 2784 метра.

привлекает одна долина восточного склона - неожиданно глубокая, троговая, с чудесным луговым цирком наверху. Это долина безыменного правого притока Лауры. С нее удивительно ясно просматривается весь Псекохо и тропа Бзерпинского карниза. Прямо на нас смотрит дико обрывистый фас горы Перевальной,

а под ним видны трущобы дзитакского истока Лауры. Над всем этим в странно косом повороте громоздятся все известные нам Псеашхи. Картина страшная по обилию неприступных круч. Так новы углы зрения на уже знакомые горы, так доказательны разгадки некоторых сложных узлов. Вряд ли с какой-нибудь иной точки стало бы настолько ясно, как происходил перехват Озерной долины Дзитаку ручьями бассейна Лауры.

Метров на двести ниже гребня находим удобную нишу в камнях и укрываем ее палаточным пологом. До леса сотни метров спуска. Поэтому разжигаем смолистый рододендроновый сушняк. Он горит с треском. Брызги смолы рассыпаются, как бенгальские блестки.

Под нами глуби и кручи бассейна Лауры. Кем и когда занесено сюда это, столь по-латински, по-западноевропейски звучащее слово? Не эстонцы ли его принесли? Нет. На военной карте 1864 года, то есть задолго до прихода сюда эстонцев, среди всех старочеркесских "Ачишхо", "Аишха" и "Псеашхо" именно эта река называлась Лаурой. Но созорничал ли какой офицер, составлявший карту,- взял да и написал тут имя своей возлюбленной или героини из литературы?..

Лаура. Предмет мечтаний и вдохновенных сонетов Петрарки. Я помню гравюру, где среди диковатого горного ландшафта идет озаренная сиянием девушка в белых одеждах - Лаура, а к ней молитвенно простирает руки одетый в черное - в плащ ли, в рясу ли - влюбленный Петрарка...

Нам в своих полевых записях предстоит десятки раз упоминать этот цирк и выводящую из него безыменную троговую долину притока Лауры. Исследователи часто применяют в таких случаях временные, ни к чему не обязывающие названия; подчас эти названия бывают и шуточные, без претензии на их введение в географию - вроде "балки Промокательной", "лощины Потерянного ножа" и тому подобных.

Безыменный приток стремится к Лауре. Петрарка простирает руки к Лауре. Как бы он был счастлив, узнав, что имя его стало рекой, вечно текущей к Лауре! Река Петрарка, долина Петрарки. Условное название появилось и укоренилось в наших полевых дневниках.

Вечер в цирке Петрарки. Псеашхо окутан причудливо сгруженными, поминутно перегруппировывающимися облаками. Они располагаются в пять-шесть планов, шторами, у каждой свои отсветы карминных, алых, лиловых тонов. Лучи закатного солнца проходят между этими кулисами и посылают к Псеашхо лишь отдельные пучки света, словно розовые кинжалы.

Так только в театре бывает, когда прожекторы по воле перестаравшихся светотехников заставляют светиться различными красками разные планы сцены. Им не веришь, нагромождение тонов кажется неправдоподобным, раздражает. Но тут была не сцена, а неподдельная жизнь. Цвела феерия красок, изумляла и их многоплановость и поминутная смена, происходившая вместе со смещениями облаков.

Мы уже видели сотни горных закатов. Можно ли было предположить, что природа еще способна нас так ошеломить?

ПИК ПСИХ

Утром в путь по гребню. В вершине цирка Петрарки на главном водоразделе поднимается еще один пик, явно более высокий, чем обозначенная на карте Ассара. Ее высота 2631 метр, а этот ее сосед достигает, по нашим измерениям, почти 2700 метров *.

Взбираюсь на вершину раньше спутников. Передо мною метрах в пяти возникает остолбеневший круторогий тур. Смотрим друг на друга в упор. Он гневно топает передней ногой, свистит и одним броском с поворотом в воздухе скрывается под обрывом. Оттуда дробным горохом застучали камни - это поскакал спугнутый сигналом сторожевого козла табунок голов на двадцать.