Тропиканка. Том первый
Шрифт:
— В семье! — с видом крайнего испуга возразила Адреалина. — Семья — это прививка, которую делают в детстве, но след от нее остается на всю жизнь. Нет, Пессоа, нет! Ни за какие блага на свете!..
Пессоа с решительным видом стащил с себя футболку и, постелив ее возле лодок, растянулся на песке рядом с Адреалиной.
— Хорошо! Тогда я остаюсь, с тобой навеки! Из этих лодок мы соорудим себе дом и будем жить, как два Робинзона.
— Только не говори, что я должна буду тебя кормить, — недоверчиво поносившись на него, проговорила Адреалина.
* * *
Гаспар
Он всегда считал, что цинизм Витора — напускной, что он лишь крайняя форма некоего юношеского максимализма. Но в последнее время Гаcпару стало казаться, что маска Витора все больше срастается с его кожей, и это становилось опасным.
Обычно дед и внук находили общий язык, но сейчас, заговорив с Витором о его последней выходке, Гаспар почувствовал, что натолкнулся на невидимую стену.
— В чем дело? — изобразил непонимание Витор, когда дед заговорил с ним о девушке. ¬Стоит ли поднимать шум из–за пары поцелуев!
— Послушай, — проговорил Гаспар, — я всегда по отношению к тебе проявлял терпимость и теперь жалею об этом. Дело не в поцелуях, а в том, что ты начинаешь проявлять все больше и больше безответственности. Видимо, тебе нужны ежовые рукавицы.
— Это ты говоришь мне о безответственности? — изумленно спросил Витор. — Ты, который только и озабочен тем, как бы повеселее провести время?!
Гаспар вспыхнул. Он заявил, что внук не имеет права сравнивать его с собой. В возрасте Витора он не бездельничал, а продавал сладости на трамвайной остановке. Ему пришлось делать уроки при свете уличного фонаря, потому что у него не было денег на свечку. Он все время пытался обмануть чувство голода, которое терзало его. Витор и понятия не имеет о том, как жилось его деду в молодости.
Витор, зевая, выслушал всю эту тираду.
— И в конце концов, ты обязан уважать мой дом, — уверенно заключил дед.
— Твой дом, — повторил Витор и поднял палец. — Твой дом, хорошо сказано! Донна Лети¬сия здорово промыла тебе мозги!.. А я не намерен это терпеть. Не допущу, чтобы со мной обращались как с ребенком. Ты меня понял?..
И, не обращая больше внимания на деда, Витор отправился собирать чемоданы …
* * *
Оливия чувствовала, что в последнее время душевный покой и равновесие покинули ее, и сама не могла понять, в чем тут дело.
Она привыкла с уважением относиться к своему жениху и не могла упрекнуть его в бесчестном поведении по отношению к ней, по крайней мере, предъявить Дави какие–то серьезные обвинения, но то, что он изо всех сил пытается сдружить ее с Витором, смущало Оливию. Это походило на сводничество. Витор с какой–то неведомой ей целью норовил втереться к ней в доверие, но в его манерах было что–то оскорбительное, что не позволяло думать о том, что он жаждет с ней только дружеских отношений.
Но
Бонфиню, который попытался разговорить свою слишком сдержанную, не склонную к душевным излияниям дочь, она сказала, что, по ее мнению, у нее с Дави ничего не получится. И вместе с тем она не знает, каким образом расторгнуть помолвку. Ведь она не уверена, что любит Дави. Возможно, это только привычка. Более того, у нее нет уверенности, что и Дави любит ее. Временами он прислушивается к ней, помогает, когда бывает трудно в больнице… Ведь это он, Дави, повлиял на доктора Гаспара, чтобы тот приобрел для больницы рентгеновский аппарат. И вообще у него много хороших черт… Но после того как он связался с Витором… У него слабый характер, и ей кажется, что Витор плохо влияет на Дави.
— Не забывай, что твой жених из простой семьи, — напомнил Оливии отец. — Он быстро взлетел вверх по служебной лестнице… Он много работал… И конечно, ему хочется угодить Гаспару, потому он и нянчится с Витором… Дело не в нем, а в тебе. Ты должна определиться в своем к нему отношении. Любишь ли ты Дави?
— Не знаю, способна ли я испытывать такие чувства, — уклончиво ответила Оливия. — Мне кажется, я слишком люблю свою работу и она поглощает все мои душевные силы.
— Знаешь, что мне иногда кажется? — подумав, сказал Бонфинь. — Что ты встречаешься с Дави только потому, что боишься влюбиться по–настоящему. Ты им как будто заслоняешься от жизни. И сердишься на него оттого, что он не слишком хорошая защита. Ну как тебе мой диагноз?..
— Не знаю, папа, — задумчиво произнесла Оливия. — Но я подумаю над твоими словами.
* * *
Когда Плиниу сообщил Летисии, что ее сын поехал в аэропорт, чтобы улететь в Рио–де–Жанейро, она бросилась к Гаспару, умоляя его отправиться следом за Витором и привезти его обратно.
— Я не поеду за Витором, Летисия, — отрезал Гаспар.
— Но почему, папа? — воскликнула Летисия. Он будет один–одинешенек в Рио! ты представляешь, что он там может натворить?!
Гаспар представлял. Он уже знал, что происходит, если Витору предоставить полную свободу. И тем не менее он стоял на своем:
— Пусть учится жить собственной головой.
Пускай понаставит себе шишек, тогда поймет, что его личные интересы — не самое главное в жизни. Ты слишком его опекаешь. Может, именно это и испортило моего внука.
— Ему плохо, папа, — чуть не плакала Летисия. — Он чувствует себя заброшенным!
— С крупнейшим счетом в банке и с одной из лучших кредитных карточек в мире никто не чувствует себя заброшенным, — изрек Гаспар. — А я не позволю Витору вносить раскол в нашу семью, ему это прежде всегда хорошо удавалось. Прошу тебя, будь сильной, иначе твой сын не станет настоящим человеком …