Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
— Во-первых, солдаты должны были подумать то же, что и комиссары: пока жив, надо воевать с фашистами, воевать в любых обстоятельствах и любым оружием — хитростью, ловкостью, обманом, и в плену задача — выжить. А отсюда — и во-вторых, и в-десятых. Солдат и в плену солдат, должен воевать до последнего. И на слабонервных нечего равняться. Слабонервные есть и не в плену — дезертиры, самострелы и прочая шваль.
— Погоди. У меня есть и во-вторых. Ты совсем забыл о такой «мелочи», как человеческая честь. Может, для настоящих людей не признаться, не выйти из строя значит от себя отречься. Сломаться. Предать себя. Да для них это, может, равносильно самоубийству было.
— Ну, начались высокие материи, — скривился Толик. —
— Н-да-а, — протянул Матвиенко. — Почему ж они все-таки… кхе, кхе… выходили из строя?
— Так воспитаны, — пожал плечами Захаров. — Вы с Марием тоже сдуру вышли бы.
— Точно. Марий вчера доказала это. А некоторые… от большого ума… кхе, кхе…
У Толика опять порозовели скулы. Хорошо, что в это время зазвенел звонок, и все отправились по своим местам, не то спор, похоже, мог затянуться до бесконечности.
У Манюшки долго еще потом саднило в душе. То, что она вышла к Пятерикову — это правильно, тут у нее сомнений не было. Но в чем-то Захаров, наверно, прав, хоть и зло на него берет, когда он начинает все по полочкам раскладывать. Чего тут спорить — обмануть, обхитрить, одурачить врага, чтобы потом бить его, — святое дело… Но когда о самых честных, мужественных тот, кто и пороху не нюхал, говорит: зря они подставляли себя под расстрел — слушать невыносимо, это ведь как плевок им вдогонку. И все же, все же, все же… Пока в душах людей живут честь, достоинство, совесть — человечество не погибнет. И, может, в жизни каждого человека должны быть поступки, которые выше трезвого расчета?..
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Богатыри и их «кони»
На экскурсию в боевую авиачасть поехали по пять человек от каждого взвода. От четвертого — старшина роты Мигаль, помкомвзвода Славичевский, комсорг Захаров, «головастики» Доманова и Матвиенко.
Ребят доставили на аэродром, привели на пункт управления полетами. Из большой комнаты, уставленной пультами и приборами, видно было летное поле, вдали — ангары. Слышался непрерывный гул моторов: самолеты поодиночке, парами и тройками взлетали, делали круги над аэродромом, улетали куда-то за пределы видимости, шли на посадку. Майор за пультом негромко отдавал команды. Иногда голос его повышался, в речи появлялись неуставные словечки, и тогда он косил недовольным глазом в сторону спецов. А они сбились в кучку и присмирели: буднично-деловая, суровая обстановка действовала как команда «смирно».
Высокий подполковник с сухим неулыбчивым лицом — замполит командира полка повел ребят к одному из ангаров. День был ранневесенний — с легким морозцем, плавящимися на солнце льдинками лужиц, тяжелым влажным воздухом.
В ангаре перед ними предстала горбатая тупорылая машина со слегка скошенными назад крыльями. Манюшка, впервые увидевшая самолет на земле и к тому же так близко, никак не могла заставить себя поверить, что это та самая небольшая гудящая птица, что быстро проносилась над головой на средних высотах или маленькой точкой почти беззвучно перемещалась в далекой-далекой голубой вышине.
— Что, Марий, хорош красавец? — вполголоса сказал рядом Толик. — Главный самолет войны.
Манюшка покосилась на него с некоторым удивлением: в последнее время отношения у них были натянутые. Даже нет, не натянутые. После того спора у географической карты Захаров перестал подходить к ней, не приглашал больше в парк. Если обращалась к нему Манюшка, отвечал дружелюбно и выполнял просьбу, но продлить общение не стремился. Ее это задевало: она и сама почувствовала какой-то сбой в отношении к нему, разочарование — как если бы тянулась к тайне и вдруг однажды узнала, что никакой тайны нет…
Подполковник, оказавшийся рядом, благожелательно глянул на Захарова.
— Точно: машина, которую вы
Он использовался для рейдов по тылам противника. На нем балтийские летчики летом сорок первого — обратите внимание на дату — в самом начале войны! — впервые бомбили Берлин.
— Расскажите о штурмовике поподробнее, — попросил Мигаль. — Чем он взял? Почему такая слава?
Подполковник будто ждал этого вопроса: у него даже глаза заблестели. Он, видимо, был влюблен в «горбатого» и рассказывать о нем начал не сразу, а все как бы издалека подбирался.
— Ну, во-первых, два слова о броне. Без нее самолет беззащитен. Интересный факт: в годы первой мировой летчики, чтобы защититься, стали подкладывать под сиденья чугунные сковороды. В русской авиации броня впервые появилась на самолетах БИКОК-2 — «Илья Муромец» — и на «летающих лодках» М-9 Григоровича. К концу первой мировой войны был создан бронированный разведчик Ю-1 — тяжелый и тихоходный. В 1936 году под руководством Туполева построили АНТ-17, или ТШБ — тяжелый штурмовик, бронированный. Броня весила около тонны, самолет имел мощное вооружение. А скорость по всему поэтому была всего 256 километров в час… Броня создала парадоксальную ситуацию. Она была нужна только в короткие мгновения боя, а в остальное время являлась мертвым грузом. К тому же самолет за свою неуязвимую рубашку платил высокую цену скоростью и маневренностью.
— Ну и что же Ил? — нетерпеливо перебила Манюшка. — Вы нам про «горбатого», пожалуйста.
— Минуточку, минуточку. Я к нему и веду… Накануне войны, укрепляя оборону страны и понимая, что наиболее вероятный противник — германский фашизм, наше политическое и военное руководство не могло не обратить внимания на то, что немцы выпускают большое количество танков — в официальных документах они называли их сельскохозяйственными тракторами. По всей вероятности танки становились главной ударной силой германской армии. Нужно было позаботиться о средствах борьбы с ними. И вот в 1936 году Чкалов испытывает штурмовик Поликарпова ВИТ-1 — воздушный истребитель танков. ВИТ-1 и появившийся вслед за ним ВИТ-2 были хорошими машинами — быстроходными, сильно-вооруженными, но их слабо защитили броней. А увеличить защиту означало потерять скорость и маневренность. Так зашли в тупик. — Подполковник любовно похлопал ладонью по фюзеляжу. — Ил-2— выход из тупика. Во-первых, на него поставили новую марку брони, и, поскольку она была более прочной, — вес бронезащиты снизился. Во-вторых, кислород в системах заменили инертным газом. Что это дало? А вот что. Если раньше пуля или осколок пробивали броню, то кислород загорался, ну, и самолет. А теперь — нет. В третьих, в бензобаках сделали каучуковые прокладки. Раньше, если пуля или осколок пробивали бензобак, горючее вытекало. А теперь дырка затягивалась каучуком. В результате в тысяча девятьсот сороковом году мы имели исключительно надежную и живучую машину. Во время войны «илы» возвращались с боевых вылетов со смертельными, казалось бы, повреждениями крыльев, оперения, хвостового отсека. Я сам сел однажды после боя — фюзеляж как решето, тяги управления перебиты, внутри кабины — чад, дымок и за машиной тянется… Видать, такой развалюшный вид был у моего самолета — когда вывалился из кабины, возле него уже толпились человек десять аэродромного люда. Даже генерал прикатил. Спрашивает: «Как же это тебе сесть удалось?» — «Да так вот, — отвечаю, — летел на честном слове, а сел на одном крыле».