Тропинки в волшебный мир
Шрифт:
Когда мы вышли с пасеки, уже припекало солнце. Всюду на разные голоса звенели птицы. Лес был полон шума. На муравейниках большими, по пригоршне, кучками сидели рыжие лесные муравьи и, шевеля черными ниточками усов, грелись на солнце. Сидели они на самых верхушках муравейников, где больше солнца, как деревенские ребятишки, которые об эту пору тоже забираются поближе к солнцу на повети и крыши домов.
В одном месте стоял большой, хорошо вытаявший из снега муравейник. На верхушке его сидели муравьи и грелись. Многие из них пробовали спускаться вниз, но на промысел пройти не могли: муравейник
Ранней весной в недоодетом лесу каждая травинка, каждый росток, пробившийся из-под прошлогодних, туго спрессованных снегом листьев, бросается в глаза, и радуешься этому первому ростку, как драгоценности.
Из середины некоторых муравейников торчало по пяти-шести лоз дикого лесного малинника, и это тоже бросилось мне в глаза, и еще потому, что вокруг, может, на целый километр или больше, вообще не было малинника.
Летом каждый муравейник густо обрастет по краям сочной густой травой и кустарником; стоит он словно в дорогой оправе, поэтому, возможно, и не замечаешь летом, что вдруг в самом центре государства муравьиного появился малинник. Сейчас же, когда кругом лежат пласты почерневшего снега, малинник этот хорошо виден, и нельзя на него не обратить внимания и не подумать: откуда же он мог взяться.
По опыту и давнишним моим наблюдениям знаю: муравьи любят больше селиться вокруг отмерших старых пней. Тут им, видимо, легче воздвигать свои хоромы и больше тепла от сухого пня. У зеленых же кустов и свежих пней муравьи почти никогда не селятся; если и случается это, то очень редко. Тогда как же мог попасть малинник в самую середину муравьиного гнезда? Я спросил об этом Ивана.
— А шут его знает, — спокойно ответил он, видимо удивившись нелепости моего вопроса. — Сам, неверное, вырос. В лесу все само растет…
Я долго гадал, делая разные предположения, но точно и не сумел утром ответить на этот вопрос. Только летом и уже в другом лесу сам же муравейник рассказал мне об этой маленькой тайне. Шел я большим еловым лесом и напал на промысловую муравьиную тропу. По ней небольшая кучка муравьев тащила к своему дому хорошую, спелую ягоду земляники. Так сама по себе раскрылась загадка. Позднее поспеет малина, муравьи и ее начнут таскать себе на пропитание, сок высосут, а семена со временем прорастут в теплой, благодатной почве муравьиного гнезда, и сами насекомые, совершенно не понимая этого, в какой-то мере становятся садоводами.
Так чаще всего сам же лес и рассказывает про все свои тайны.
Кругом было пестро. Среди серых проталин то мелькнет сероватый островок снега, то голубая лужа. Почти везде журчат ручьи. У черемухи на припеке лопнули почки, и в каждом шоколадном шарике появился зеленый клювик, словно дорогой камень в оправе. Еще вчера на орешнике висели тугие коричневые сережки, а сегодня они уже распустились, выбросили из себя множество тоненьких ниточек-цветков. Нечаянно заденешь за куст, тряхнешь — и каждая сережка окутается золотым облачком пыльцы. А чуть посильнее тряхнешь — от всего куста пойдет золотой дымок.
Мы шли мелколесьем. То и дело в осинниках и орешнике попадались зимние лосиные погрызы и поломы.
— Последний день
И, видимо представив себе, как радостно будет пчелам, Ванюшка зажмурился от удовольствия.
— Теперь самое время выставлять, — поддержал я его. — Вон и орешник расцвел, медуница кругом синеет.
— Можно бы и сегодня, да так уж прозевал я. Думал, холодновато будет. С вечера ветерок тянул в поле северный. А сегодня вон он как, день-то, разгулялся! Весна, она весна и есть! На каждом часу перемена. Если завтра такой же денек разгуляется, облет пройдет что надо, как по заказу. А нам самое главное — облет в тепло провести, а там, хоть и холода обратно вернутся, не страшно!
— А почему ты, Ваня, с лесом навсегда прощаешься? — спросил я, заметив в глазах у него какое-то волнение. — Неужели после выставки ни разу не сумеешь больше на охоту сходить?
«— Как не суметь, — ответил он. — Сумею, только уж воли такой не будет. Как пи то — привязан! Работы прибавится, а от делов разве уйдешь.
— Ну, утром, вечером…
— Так-то обязательно схожу. Пока лес не оденется да птица на гнезда не сядет, разве усидишь? Обидно как-то пропустить зарю в такую пору.
Я рассказал Ивану о братском кладбище тетеревов, виденном нами вчера. Но Иван этому не удивился.
— Это бывает, — сказал он. — Я почти каждую весну такие погибшие стаи нахожу если не тетеревов, то куропаток. У нас тут белые куропатки по болотам живут. Большие табуны, жалко, конечно, но что же сделаешь…
На небольшой солнечной полянке мы нашли множество цветков медуницы. Поляна синела от них, словно была залита голубой снежницей.
— Первый медонос, — сказал Иван. — Вот завтра пчелки порадуются им. Медисты они очень.
Он стал на колени и, боясь помять этот первый цветок-медонос, долго любовался им, его только что раскрывшимися еще розовыми лепестками. Такой уж этот цветок, медуница. Расцветает розовым, а как только расцветет, — делается сине-голубым, а потом темно-синим. Три цвета меняет.
Мелколесье кончилось. Мы вошли в темный сосновый бор. Под ногами мягко зашуршали туго спрессованные сосновые иглы, лежавшие здесь толстым ковром вперемешку с круглыми, раскрывшимися шишками. Кругом стояли высокие, в три-четыре обхвата толщиной сосны. Кое-где из-под слежавшегося слоя игл торчали прошлогодние веточки вереска, молодо зеленел вечнозеленый брусничник с мелкими, толстыми и жесткими листочками. Ранней весной хорошо в сосновом лесу. Летом, особенно в полдень, не так. Р Воздух здесь сухой, очень уж сильно настаивается на хвое, густо пахнет смолой и всегда почему-то пить хочется.
— Чай хороший из брусничника, — похвалил Иван. — Что дольше листья его преют, тем навар все гуще и краснее делается. Брусничный чай лучше грузинского или другого какого люблю. И не потому, что он у нас тут бесплатно, а просто в самом деле хорош. После него как-то легко сразу делается. После бани напьешься такого чаю — словно помолодеешь.
Шагах в ста от нас поднялся с земли глухарь и, не забираясь высоко, скрылся за деревьями.
— Где-нибудь неподалеку он и петь ночью будет, — сказал я Ивану.