Тропинки в волшебный мир

Подгорнов Василий Михайлович

Иван лежал и задумчиво смотрел в огонь, пожевывая сухую травинку-былинку. Ко мне тоже сон не шел — волновала утренняя охота на лесного отшельника.

Над нами, словно тень, мелькнула большая темная птица.

— Филин, — не поднимая головы, определил Иван. — На охоту полетел.

Вскоре недалеко от нас по всему лесу разнеслось его зловещее уханье.

— Разгонит он всех глухарей, — забеспокоился Иван, — вредная птица.

Дикий хохот филина разбудил Дмитрия Николаевича.

— Кто это? — встрепенулся он и, узнав, приподнялся на локте. — Нехорошо, что он тут. Попугать бы его, дьявола, из ружья, да нельзя: токовище потревожишь.

Филин смолк, словно подслушал наши разговоры. Минут через пять хохот и уханье снова разнеслись по ночному лесу, но филин был уже далеко, видимо, по

ту сторону соснового острова, где-то за моховым болотом.

Очнулся Михаил.

— Филин? — спросил он. — Может, поэтому Дмитрий Николаевич и не слышал вечером глухарей, если он, окаянный, сюда повадился?

— Не должно, — вставил Иван. — Два дня тому назад мы сами тут одного глухаря спугнули. Этот филин скорее пролетом тут, пришлый.

Дмитрий Николаевич подсел поближе к огню и стал внимательно рассматривать лосиный рог.

— Не налюбуешься? — спросил Михаил.

— Да не то, — ответил он. — Этот рог молодость мне напоминает, охоту на сохатого. Из-под Москвы я родом, а там у нас есть хорошо известная всем охотникам лесная дача — Лосиный остров называется. Незадолго до революции казна сдавала его охотникам на откуп. Рубля три или еще сколько там заплатишь и стреляй целую зиму лосей, никто тебе не запретит. А бить разрешали только быков. Но где же их одних-то наберешься. Иной раз два-три дня гонишься за лосем, а выследишь — это корова. Чего делать, не бросать же. Били, а чтобы не попасться, вот такие рога с железными винтами имели. Свалишь корову, ввинтишь ей в голову рога и везешь. Сходило. Кто доподлинно дознаваться будет? Много тогда браконьерничали.

— Верно, — протянул Михаил. — Хоть и браконьерничали тогда много, а дичи по лесам было еще больше. А вот теперь и закон ее охраняет, и сами охотники вроде сознательнее стали, а дичи нет. Как это понять? Мой отец говорит, что в этом вот самом лесу он в молодости за одну зорю по пяти, а иной раз по семи глухарей брал. Тетеревам, а особенно рябчикам да белым куропаткам, — так и счету не знали. А теперь разве убьешь столько? Ни в жизнь!

— Это так, — поддержал его Иван. — Мой отец рассказывал, как он на моркияльской поляне голыми руками двух глухарей поймал. Шел лесом. Дело было весной, вот об эту пору. Слышит, шум какой-то. Вышел на поляну и обомлел: шагах в пяти от него два глухаря сцепились, как деревенские петухи, и дубасят друг друга. И ружья у отца с собой, как на грех, нету. Что делать? Бросился он да обоих и поймал голыми руками. А они в руках все еще друг друга клюют, вот до чего озверели. Так он их живыми в село и принес. Они его-то за дорогу всего в кровь ободрали. Вот какой случай был. А теперь не то чтоб руками, с ружьем не скоро его возьмешь. Скудеет лес, прямо на глазах. Тут уж ничего не скажешь…

— Время, должно, такое, — пояснил Дмитрий Николаевич. — Раньше этим лесом, может, со дня его создания ни один трактор не проходил. А теперь посмотри! Железная дорога проложена — шум. Города кругом разрослись. Заводы загудят — даже здесь слышно. По всем лесным дорогам день и ночь автомашины да тракторы гудят. Да и так в лесу немало всякой техники работает. От этого и скудеет лес. Перекочевывает дичь в более глухие места.

— А как будет, когда человек до всех глухих мест доберется? — спросил Михаил и заулыбался. — Тогда куда вся дичь пойдет?

— А никуда не пойдет, — ответил Дмитрий Николаевич. — Вся здесь останется. Тут начнет привыкать. Ты возьми, к примеру, когда на полях впервые тракторы появились. Помнишь небось. Зайцы и лисы веками жили в полях вокруг мужичьих риг, а тут пошли было наутек. Грачи и скворцы вечно за пахарем по борозде ходили, а тут тоже струсили. Да и как не струсить глупой дичине? Шум, грохот, хоть уши затыкай. Люди более робкие и те струсили перед этими железными махинами. А теперь посмотри! Тракторы еще мощнее стали, комбайны — целые корабли по полям пошли, почти круглый год в поле шум да грохот стоит, а дичь уже не разбегается. Грачи и скворцы прямо так за трактором и летают, чуть только на плуг не садятся, а червей так прямо из-под лемехов выбивают, и гул тракторный им вроде как родным стал. Как только загудит в поле трактор, — они туда, да несметной стаищей летят — черным-черно. Дескать, где шум, там и пища, червячком можно раз-живиться.

Зайцы с лисами тут тоже ни капельки никакого шума не боятся. Прошло то время. А были бы еще глухие поля, где тракторов нет, может, вся дичь и подалась бы туда. А тут сразу на всех полях тракторы появились, да с каждым годом все больше и больше, бежать-то и некуда. Вот и привыкли. Худого им этот шум не делает. Наоборот, больше корма. Так, должно, и с другой дичью будет, которая в лесах обитает. Привыкнет. А перепела? А уж на что сторожкая дичь полевая куропатка, не с вороньем сравнить, а ведь тоже привыкла… Теперь ни трактора, ни комбайна не боятся. Так круглый год в поле живет.

— Это правда, — сказал Михаил — Я хорошо помню, как зайцы с колхозных полей разбегались. Гибель их тут было у нас, а как трактор в поле заревел, — шаром покати! А года через полтора снова откуда-то появились и уж теперь никакого шума не боятся. Бывает иногда, тракторист или комбайнер чуть ли не на него наедет, а он лежит себе, как ни в чем не бывало. Только уж увидит трактор шагах в двух — сметнется.

— А волчишек у вас не слыхать? — повернувшись к Михаилу, спросил вдруг Дмитрий Николаевич.

— Не слышно, — ответил Михаил — После войны еще держались года два-три, а потом всех вывели Мой отец больно мастер по этому делу — ни один не уйдет. И логово, как бы хитро его волчица ни запрятывала, все равно найдет, как по духу чует, где они живут. Теперь лет уже шесть или семь не слыхать их вокруг нас верст на сорок, а может, и более.

— Как это не слыхать? — привстал со своего места Иван и вдруг ни с того ни с сего расхохотался на весь лес. — А прошлой осенью не ваш ли Антон сразу двух смазал? Да еще каких! Рогатые попались! — И Иван со смеху повалился на липник.

Рассмеялся и Михаил.

— Антон убьет! — сквозь смех говорил он.

— Тут у нас один мужичонка живет в Моркиалах, — когда смех улегся, начал рассказывать Михаил. — Дураком его вроде не назовешь, но и умным тоже. Здоровый, как бык, а делать ну решительно ничего не может За что ни возьмется, — все валится из рук, лодырь несусветный. А хорошую жизнь любит. Все разговоры у него только о сладкой еде. Всю жизнь дурака валяет. Ему бы поменьше поработать, а побольше получить. Ну, и живет, конечно, соответственно. За лень не запишут трудодень. На целину ездил. Думал, там деньги прямо лопатой загребай, а оказывается, и там их зарабатывать надо. Вернулся. Говорит, климат неподходящий — ветра. Поставили его у нас на ферме сторожем. На другую работу Елфим неспособен. Думали, что уж здесь-то он справится. Но не тут-то было. Оказалось, что Елфим и на эту работу не годен: труслив больно, как заяц.

В ту осень овцеферма у нас на хуторе размещалась там, за Антоновым двором, около леса. Ее и сейчас на лето-то сюда к нам переводят: пастбища у нас хорошие. В Моркиалах овцы только зимуют. Вот Елфима и назначили ее сторожить. Пришел он на хутор к нам еще засветло и все ходил вокруг фермы с ружьем на плече, как солдат на посту, хотя ни ружья, ни самого Елфима тут не требовалось: не от кого сторожить-то. Пока было светло, Елфим исправно нес службу, а как стемнело — забоялся, а ближе к полуночи и совсем струсил. Снял с телеги плетеный короб, положил его на землю вверх дном и забрался под него. Лежит Елфим ни жив ни мертв, проклинает свою новую должность и утра ждет. Другой бы на его месте спал себе преспокойно, а Елфиму не спится. Смотрит он в щели, не крадется ли ненароком нечистая сила, и чудится Елфиму, что кто-то ходит вокруг овчарни. От трусости, нет ли, только явственно слышит, что ходит. Тут луна вышла из-за тучек, посветлело, и видит Елфим: в самом деле, крадутся к овчарне два здоровенных волка. Вспомнил он про свое ружье, а его, как на грех, и нету. Поставил где-то, а не вспомнит. Волки же совсем рядом, ходят вокруг прясла, того гляди в овчарню заберутся. Что делать? Думал Елфим, думал, даже лоб вспотел, волосы под шапкой дыбом встали, а придумать ничего не может. Ждал он чертей и ведьму, и даже самого лешего из леса — чего угодно, только не волков, поэтому и с ружьем так неосторожно обошелся: ведь нечистую силу, как известно, никакое ружье не берет. И тут вспомнил Елфим, что в десяти шагах от овчарни Антон живет. Вылезти же из корзины Елфим не решался, так в корзине и пополз на спасительный огонек.