Тропинки в волшебный мир
Шрифт:
Навстречу дул ветерок и доносил серебристый звон колокольчиков. Костя не знал, откуда этот звон, и ему представилось, как где-то далеко-далеко по ночным лугам скачет сказочная тройка, о которой хорошо написал Гоголь.
Под ногами захрустел прибрежный песок, показались темные бревна плотов. Костя удивился, когда увидел, что рыбачьи костры горят не на берегу, а у самой воды на плотах. Там передвигались фигурки людей, слышался говор. Оттуда доносился и звон колокольчиков.
Плоты у берега местами были разобраны, и между бревен блестела черная вода.
— Осторожнее! — предупредил
И, ловко прыгая с бревна на бревно, в одну минуту скрылся из глаз.
С опаской ступая по скользким бревнам, Костя с большим трудом добрался до первых огоньков,' чуть не искупавшись два раза и все-таки зачерпнув в ботинки.
Костры здесь были не настоящие. На небольших жестянках рыбаки жгли пучки бересты, тут же срывая ее с бревен. Багровое пламя с сильной копотью низко стлалось по ветру, давало мало тепла.
— Кос-тя! — вдруг в стороне от главной матки, куда вышел Костя, крикнул Степан Алексеевич. — Сю-да!
Плоты у закрайка были не разобраны, и Костя без особого риска дошел до места.
Степан Алексеевич уже разгрузился и вынимал из рюкзака разные баночки и узелки. Плетеный садок он по-хозяйски опустил меж бревен в воду.
— Опоздали, — тяжело вздохнув, пояснил он. — Еще немного — и эти плоты прозевали бы.
Костя ничего не ответил. Он еще раз пожалел, что пошел на Волгу, где непонятные рыболовные законы, нужно все время торопиться и не зевать. И люди сюда ходят другие: неразговорчивые, суровые. А на озерах, особенно на Ременникове, куда проще.
Ветерок усиливался. Костя надрал бересты и развел огонек. При неровном, колеблющемся свете стали налаживать удилища.
Снасти у Степана Алексеевича особые. На длинные бамбуковые удилища он привязывал тонкие крепкие лесы «Сатурн». Вместо поплавков к гибким концам удилищ прицепил колокольчики. На каждую лесу, на отдельных поводках, приспособил по пяти крючков, Особенно удивили Костю грузила — двухсотграммовые слитки свинца. Такие громадины на тонких, как волос, лесках, он видел впервые. Обычная озерная удочка с перьевым поплавком выглядела против этих снастей малюткой. Да и ловить ею здесь неудобно.
Костя попросил у Степана Алексеевича «напрокат» одно удилище, но тот вежливо отказал, сославшись на какой-то свой закон, по которому одалживать на рыбалке снасть не полагалось, ибо ждет рыбака за это явная неудача. Костя не знал законов этих странных чудаков и настаивать не стал. Он свернулся калачиком меж бревен и задремал — все равно озерной коротышкой на такой глубине ничего не поймать. Спал он тревожно, сквозь сон всю ночь слышал звон колокольчиков. На ветру звенели они беспрерывно.
Степан Алексеевич, наладив все удилища, забросил их, спустил в воду на длинной бечеве набитую пареным овсом кормушку и задремал под мелодичный звон колокольчиков.
Проснулся Костя от холода. Начинало светать. На позеленевшем небе хорошо очертились Свияжские горы. Один за другим гасли огни бакенов. Ветер усиливался.
На плотах, растянувшихся вдоль берега километров на пять, как большие серые птицы, сидя дремали рыбаки, Кое-где около них еще теплились огоньки…
Костя размотал свою удочку, насадил на крючок навозного червя
Окуни клевали беспрерывно. Костя едва успевал менять насадку. Это развеселило его.
Проснулся Степан Алексеевич и долго с полным равнодушием наблюдал за ловлей. Окуни — не его дело. Но когда Костя выбросил на плот десятка три ровных рыб, разгорелся азарт и у него. Он вынул одно из своих удилищ — тяжелую артиллерию на лещей — и спешно стал переделывать его под окуньков.
Но так уже заведено на рыбалке: позавидуешь другому — не повезет тебе, а когда не повезет, лучше сматывай удочки и уходи. Толку все равно не будет. Это хорошо известно каждому удильщику. Иной раз, когда повезет, и на дохлого червяка не успеваешь закидывать, в другой же на любую первоклассную приманку ни одна не клюнет. Хоть плачь!
Так случилось и со Степаном Алексеевичем. Сегодня ему явно не везло. Едва он вытащил одного окунька, как поклевка кончилась. Просидели с полчаса — пусто! Он плюнул с досады и стал снова переделывать свою снасть под лещей, ворча и проклиная себя за то, что прозевал вчера свое место на плотах.
— Там за ночь раза три подцепили! А здесь разве место? — показал он на бившиеся о плоты волны. — Дно ровное, весь овес книзу сносит.
И словно в подтверждение его слов, на соседнем плоту у пожилого рыбака в зеленом ватнике вдруг настойчиво и сильнее обычного зазвенел колокольчик.
Рыбак долго возился, то опуская лесу, то подводя добычу к плоту. Наконец с большим трудом он подцепил сачком крупного, килограммов на пять, леща.
— Видел? — с сарказмом спросил Степан Алексеевич, словно не сам он, а только один Костя был виновником его сегодняшних неудач. — Четвертую хватил! А мы сидим тут, как сычи. Да разве на таком яру что поймать?
Но он не договорил. Одно из его удилищ вдруг напружинилось, громко звякнул колокольчик. Он дал рыбе как следует захватить приманку, подсек и осторожно стал подводить добычу к плоту. Лещ попался крупный, как печная заслонка. Таких на крючке Костя еще ни разу не видел и очень удивился.
— Теперь, должно, пойдет! — оживился Степан Алексеевич, взвешивая на руке добычу.
Солнце поднялось высоко и изрядно припекало. Окуни больше не клевали. Костя собрал свой немудреный улов, насадил на кукан и спустил в воду. После леща Степана Алексеевича окуньки как-то сразу стали казаться крошечными, просто мальками.
— Ты попробуй на горох или на овес, — посоветовал ему Степан Алексеевич. — Может, клюнет…
Костя то и дело менял насадку, но все без толку. Клеву не было, солнце пекло. Клонило ко сну. Сквозь дремоту Костя слышал, как Степан Алексеевич вытащил еще одного леща, но встать и посмотреть добычу заленился. «Надо домой собираться», — подумал. Оторвавшись ото сна, Костя умылся. Степан Алексеевич от предложения пойти домой отказался.