Тропинки в загадочный мир [с иллюстрациями]
Шрифт:
Пролетали недели, месяц, другой, наш рукокрыл заметно поправился и даже стал ленивее: чаще спал днями напролет. Пришел март. Потекли ручьи из-под грязного потяжелевшего снега, на дворе захлопотали воробьи, запели черные дрозды свои приятные переливистые песни. Проснулся и стал активным «рыжик». Он имел «солидный» вид: ведь голодать ему не пришлось, как его сородичам, зимовавшим в полых стенах домов и дуплах.
Заботливое, доброе к себе отношение хозяев зверек заслужил покладистым и мягким характером. Он прекрасно отзывался на позывы, почмокивания, которыми мы, люди, чаще всего подзываем щенков. Он перелетал из комнаты в комнату на этот зов и не обязательно за пищей. На удивление хозяйки и ее знакомых зверек очень привязался к ней и любил находиться у
Семья, в которой вот уже более трех месяцев жил «рыжик», тоже привязалась к этому странному с бульдожьей мордочкой существу. Прошло некоторое время, и хозяйка написала письмо в газету, рассказав много интересного о своем маленьком жильце, но и задала немало вопросов. Из редакции позвонили в Институт зоологии и попросили прокомментировать столь необычный случай приручения рукокрылого.
Действительно, случай довольно редкий: ведь большинство летучих мышей, перебывавшее у меня в руках, отчаянно сопротивлялось, кусаясь, или же съеживалось от испуга. А здесь моим глазам предстало забавное существо, потешно семенящее по гладкому полу за хозяйкой по комнатам. Прямо-таки сказочный тролль! Однажды уже на исходе марта мы с хозяевами выпустили их друга на свободу — в фиолетовую синь алматинского вечера. А точнее, это были светлые сумерки. Зверек с минуту посидел на подоконнике открытого окна на пятом этаже, оттолкнулся, полетел и, покружив немного во дворе, исчез совсем.
На его предплечье надето кольцо, специально выкрашенное ярко-алым лаком. Теперь зверька можно легко увидеть и выделить из большого числа таких же зимующих «рыжиков» в одном из старых зданий нашего города. Его паспортные данные: серия «Р», номер — 52055, помечен 20 марта 1980 года в Алма-Ате. А добрые люди, которые заботливо опекали его всю зиму, показали пример замечательного взаимоотношения человека и дикого животного.
Е. В. БЕСЕДИН
Весенний манифест
Не случалось ли вам, поднимаясь утром с постели, ощутить вдруг слегка необычное в февральскую пору явление нового дня, наполненного какими-то неожиданно радостными предчувствиями?
В чем же дело? Почему так быстро дремотное состояние сменяется бодростью и жизнерадостной заинтересованностью?
Воробьи! Вот он, тот самый пернатый народец, который довольно-таки невозмутимо превозмогал зимние «удовольствия» бок о бок с немногими другими видами птиц, а теперь веселым и звонким многоголосьем наполняет все вокруг. Такое приятное и чистое «чиликанье» слышится зимой. Весенний же воздух наливает его силой и искусством!
Бедный февраль! Удрученный торжеством птичьих голосов, едва поддерживая свое уже подточенное здоровье, он все же отчаянно сопротивляется теплу. Присвечивая себе в ночи простуженным месяцем, нетщательно и торопливо сковывает он морозом почву, которую уже начинают питать весенние соки. Перебегая от одного уцелевшего сугроба к другому, предохранительно покрывает их своими ладонями — «греет». Немощно и сокрушенно проводит он бессильными «руками» холода по темным, будто отяжелевшим ветвям деревьев...
Но не устоять холодам! Где-то там, далеко, за тысячами километров собираются в путь Великие Птичьи Полки. Свежие весенние запахи, слитые в одно общее движение всех жизненных сил, сокрушают упрямого Старца: кряхтя уходит февраль в разрушенные ворота Зимы. А в другие — триумфальные праздничные ворота — жалуют долгожданные гости, меньшие сограждане наши — птицы. Направляемые сложными и во многом еще загадочными для нас, людей, механизмами инстинкта, птицы дружно втягиваются в перелет. Природа за миллионы лет предусмотрела для своих пернатых творений условия жизни,
Итак, свершается Весна. Если мы с вами живем в таком большом городе, как Алма-Ата, то, чтобы испытать интерес к птицам, нужно уехать в Природу. И там .не потребуется ни напряжения, ни особой пристальности, чтобы заметить птицу и любоваться ею. К нашему удовольствию пернатые — одни из самых открытых существ со многими приметными особенностями. Они в большинстве своем подвижны, приятноголосы, комичны и почти сообразительны.
Если в вас воспитано уважение ко всем живым созданиям Природы, шедеврам ее творчества, вы полюбите по-настоящему птиц. И никогда вас не пресытят наблюдения за этими яркими, темпераментными и изящными существами, которые вносят очарование в наши горы, леса и степи, особенно в весеннюю пору!
А. Ф. КОВШАРЬ
В чужой стихии
Как-то погожим майским вечером, завершив обследование низовьев реки Талас и окружающих ее пустынных пространств, мы возвращались в город Джамбул. Когда до города оставалось всего километров двадцать, я вспомнил, что где-то поблизости должно быть озеро Сингербай, на берегах которого, как мне рассказывали, гнездятся журавли-красавки. Проверить это было очень заманчиво. Поэтому, несмотря на позднее время и общую усталость, я обратился к руководителю экспедиции с просьбой свернуть к озеру.
К моему удивлению, Иван Моисеевич сразу же согласился, и вот после получаса петляний по разбитым проселочным дорогам и расспросов то в одном селе, то в другом наш видавший виды запыленный УАЗик остановился, наконец, на зеленой лужайке у крохотного, но живописного озерка. Берега его густо поросли тростником, на противоположном берегу виден был какой-то дом отдыха, а прямо перед нами расстилался широкий открытый плес. Рядом тарахтел трактор, а по дороге то и дело проезжали машины.
Несмотря на такую близость цивилизации, озерко жило своей жизнью. На открытом плесе плавали утки и лысухи, в дальнем углу держался выводок большой поганки, или чомги. Из тростниковых крепей доносились крики камышниц, а скрипучие голоса дроздовидных камышевок состязались с дружным хором озерных лягушек. По берегам кормилось несколько черноголовых трясогузок и прилетевшие из поселка удод и пара скворцов, в воздухе стремительно носились, спускаясь до самой воды, деревенские и береговые ласточки. Журавлей вокруг не было видно, и только вдали, на фоне заходящего солнца, высоко в небе медленно проплывали два характерных величавых силуэта, но кто это был — серые журавли или красавки — так и осталось неясным.
Повисшее над горизонтом солнце осветило озерко косыми лучами, и на воду легли длинные тени от стеблей тростника. Пора было ехать обратно. Но когда я, подойдя к машине, бросил последний взгляд на озеро, то заметил, что поверхность его, бывшая еще минуту назад зеркальной, оказалась прочерченной какой-то линией, которая все удлинялась, образуя впереди себя расходящиеся круги. По озеру кто-то плыл.
Каково же было мое удивление, когда, посмотрев в бинокль, я обнаружил, что это была ... ласточка! Обыкновенная светло-бурая береговушка, намокшее оперение которой казалось сейчас почти черным. Странно было видеть эту властительницу воздуха в столь необычной для нее обстановке. Узкие, серповидно изогнутые крылья ее, так восхищающие нас легкостью и грациозностью своих движений в воздухе, сейчас намокли и беспомощно обвисли, напоминая скорее ходули или костыли, которыми птичка с видимым усилием опиралась о воду, занося их далеко вперед и рывком приподнимая тело над водой. После нескольких таких рывков, отдаленно напоминающих плавание стилем баттерфляй, ласточка подолгу отдыхала, распластав на воде крылья, а потревоженная ее продвижением вода светилась за ней шлейфом из пузырьков воздуха.