Тропой Койота. Плутовские сказки

Блэк Холли

– Орала во весь голос, будто чайка, – рассказывала одна женщина другой.

– Неплохо, – ответила Ниса Лирис. – Хозяйка ко мне добра. Еда хороша, и кормят досыта.

– Да, обычный ответ, но сегодня твои глаза говорят что-то иное, – заметила Лирис.

Обе продвинулись вперед. Остывшая за ночь земля холодила босые ноги. Над внутренними дворами, среди розоватых черепичных крыш, окружавших фонтан со всех сторон, поднимался к светлевшему небу дым жертвенников: горожане начинали новый день с поклонения богам. Много жертв. Боги будут довольны.

– Я

всю жизнь надеялась выучиться ремеслам, – негромко пробормотала Ниса.

Лирис кивнула. Ее голова, укрытая покрывалом, едва доставала Нисе до плеча.

– Я играю на флейте. Не так прекрасно, как гетера Калонике, но знаю, что еще научусь. Я могла бы радовать людей. Могла бы играть на праздниках.

– Это верно, – согласилась Лирис, подтолкнув Нису вперед.

Ниса взглянула на соседнюю очередь. Евдокия, покачивая поставленным на голову пустым кувшином, разговаривала со своей подругой из соседнего дома.

– Хозяйка позволяет мне сидеть рядом и прясть, когда учит Пантею читать и писать, и грамоту я знаю тоже. Я могла бы стать писцом или вестницей.

– Однако поспеши: время на исходе, – сказала Лирис.

И верно: в очереди впереди оставалось всего две женщины.

– А вот публичной девкой мне не хотелось стать никогда, но, боюсь, ее-то хозяин из меня и сделает, – поспешно прошептала Ниса.

– Бывают на свете вещи и похуже, – сказала Лирис.

Ниса потрясенно уставилась ей в глаза.

– Битье – вот это хуже. А если бьют без всякого повода – еще хуже того. Скверное это дело – принадлежать тому, кто любит причинять боль. Конечно, быть публичной девкой радости мало, особенно по первости, но эта работа частенько кончается быстро, а порой, вдобавок к тому, что платят хозяину, и тебе перепадет монетка или какой иной подарок.

Ниса открыла было рот, но не смогла выговорить ни слова. В прежнем ее хозяйстве Лирис слыла лучшей пряхой и лучшей ткачихой. Могла ткать по кайме узоры, даже не глядя на чертежи. Нисе всегда казалось, что Лирис пряла и ткала всю жизнь.

Видя ее изумление, Лирис насмешливо улыбнулась.

– Может, тебе и не верится, но когда-то я тоже была молода и недурна собой.

– Боюсь я, – призналась Ниса. – Никак не могу забыть, что сталось с сестрой.

Лирис поставила кувшин на каменную ступень под головой льва. Струйка воды из львиной пасти зазвенела о глиняное донце.

– Что до этого, ежели краски не придут в свой срок, скажи мне, и я помогу избавиться от младенца прежде, чем он успеет тебе повредить. Я знаю все нужные травки и с порцией не ошибусь.

– Не хочу я такой судьбы.

– Если уж это судьба, от судьбы не уйдешь.

Обе умолкли, слушая журчанье воды, наполнявшей кувшин Лирис. Поразмыслив, Лирис запустила руку в кошель, подвешенный к поясу, и что-то извлекла из него.

– Но, может статься, это еще не судьба, – сказала она, подмигнув Нисе и вложив ей в руку небольшой твердый предмет.

Поспешно зажав подарок в кулаке, Ниса спрятала руку под плащ, пока никто вокруг ничего не заметил,

наполнила свой кувшин, распрощалась с Лирис и подошла к Евдокии.

По дороге к дому Евдокия спросила, что дала Нисе Лирис, но подарок уже был надежно спрятан.

– Даже не знаю, – ответила Ниса. – Не успела разглядеть, как обронила.

Ну да, обронила. В кошелек на поясе.

– И чем тебе только так нравится эта старуха? – проворчала Евдокия. – Она – точно ворона, полным-полна дурных вестей.

– Просто она – из моего бывшего дома, – объяснила Ниса.

– Вот оно как…

Евдокия направилась в дом, перелить воду из кувшина в одну из гидрий – огромных глиняных сосудов, из которых брали воду весь день. Ниса же задержалась перед гермой, каменным стражем ворот, ведущих во двор дома. В этом виде страж обладал лишь обрамленным бородой лицом с благодушной улыбкой на губах да гениталиями, все остальное богу заменял простой четырехгранный столб. Положив к подножию гермы уголок медовой коврижки, Ниса склонила голову и вошла внутрь.

Прежде, чем отправиться в кухню, к Евдокии, она остановилась у стены под галереей – так, чтоб хозяйка из женских покоев наверху не увидела – и вынула из кошелька то, что дала ей Лирис. Подарок оказался маленьким, не больше ногтя большого пальца, кирпичиком, спрессованным из чего-то непонятного. Ниса понюхала его. Нет, съестным не пахло; от сильного аромата, ударившего в нос, даже голова закружилась. «Наверное, благовония, – решила Ниса, – только какому же богу или богине поднести это в жертву? Наверное, тут нужно выбирать самой». Упрятав благовония в кошелек, она отнесла кувшин в кухню, опорожнила его и вновь отправилась к общественному фонтану.

* * *

– Случалось ли, госпожа, чтоб боги откликались на твои молитвы? – спросила Ниса хозяйку после полудня, когда настала такая жара, что все женщины устроились отдыхать на женской половине, а некоторые даже решили вздремнуть.

Подстилка Нисы лежала на полу подле хозяйкина ложа. Похоже, все остальные рабыни успели заснуть: от них давненько не было слышно ни слова. Солнце палило так яростно, что ставни на окнах пришлось закрыть. Ни ламп, ни свечей не зажигали.

В скором времени Нисе предстояло встать, спуститься в кухню и начать молоть муку для завтрашних хлебов, но пока что она вполне могла передохнуть.

– Я родила прекрасного сына, – ответила хозяйка.

Ее мальчик, десятилетний Диомед, весь день учился в школе, а вечера проводил с отцом. Один из домашних рабов, рослый бородач по имени Телест, состоял при Диомеде педагогом – присматривал за мальчиком, провожал его в школу, следил за тем, чтобы тот слушал учителей. Телест был человеком образованным, военнопленным, изувеченным в бою, но не добитым, а проданным в рабство. Порой он учил Диомеда и сам.

– Я родила прекрасного сына – выходит, одна из моих молитв не осталась без ответа, – продолжала хозяйка. – Молилась и о втором, но в ответ на это боги послали мне мертворожденного.