Тропой разведчика
Шрифт:
В памяти старшины всплывали события последнего периода войны. В августе 1944 года он стал командиром взвода разведки. Ужас наводили на врага «зеленые призраки». Под Белостоком разведчики из взвода Сергея Матыжонка вышли в тыл врага и на глазах отступавших гитлеровцев взорвали большой мост. Сотни автомашин, танков и орудий достались нашим войскам. У офицера, схваченного под городом Остроленка, оказался секретный приказ немецкого фельдмаршала Моделя. На землю фашистской Германии старшина Матыжонок вступил в ноябре 1944 года. В первом же боевом поиске за рекой Наревом он снова был тяжело ранен. И все-таки «язык» — немецкий телефонист-корректировщик — был перевезен на лодке через реку и доставлен в штаб. Врачи предполагали,
8 апреля 1945 года… В этот день Сергей выполнил последнее боевое задание: вышел со своим взводом в тыл яростно огрызавшихся немецко-фашистских войск, блокировал кенигсбергское управление тайной полиции и до подхода наших танков не выпустил из здания ни одного гестаповца.
За участие в штурме Кенигсберга двадцатидвухлетний старшина был награжден третьим орденом Красного Знамени. Его вручили, когда Сергей выздоровел после двенадцатого ранения, — в середине мая 1945 года. Кругом было тихо. Война закончилась. А в середине июня старшину Матыжонка вызвали в Москву для участия в параде Победы. Многих боевых друзей встретил он на улицах столицы в памятный день 24 июня 1945 года. Командир колонны все время беспокоился, как бы не подвел его высокий худощавый человек, припадавший на правую ногу, — он был ассистентом у знамени гвардейской воинской части. Но старшина, с шестью боевыми орденами на кителе, на вид совсем еще юный, немного растерянный — таким он запечатлен на кадрах кинофильма «Парад Победы», — четко прошел мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина.
А поезд идет и идет, приближаясь к Карымской.
За окном вагона блеснула светлая полоса реки. Ингода!' Сергей вспомнил короткие летние ночи, веселые костры, друзей мальчишек. Многие из них уже никогда не придут с удочками на берега реки, заросшие душистой черемухой…
Сергея никто не встречал. Матери не было в живых, а отца не стал Сергей тревожить телеграммами: хотелось явиться домой нежданно-негаданно. Сошел демобилизованный старшина с подножки вагона и услышал знакомые звуки:
«Дзинь-бах, дзинь-бах!»
Сергей сразу же узнал человека, неторопливо двигавшегося вдоль состава с молотком в руке. Это был мастер Михаил Ильич Рощин, старый карымский железнодорожник. Старшина подошел, поздоровался. И мастер узнал своего ученика.
— О, Сережа! — протянул руку Михаил Ильич. — Слышали мы про тебя. Молодец! Ну, теперь отдохни денек-другой да берись за молоток. Сегодня за смену шестнадцатый поезд провожаем, а мне как-никак шестьдесят пятый годик пошел. Приходи быстрее.
На второй день после приезда домой взял Сергей ружье и пошел на охоту. Вот знакомая полянка, вот пенек, на котором он любил отдыхать. Березка, которую он когда-то вернул к жизни, стала большой, кудрявой, стройной. Послышался шорох.
На поляну выскочил зайчишка, проковылял мимо кустов багульника, поднялся на задние лапки и стал покусывать веточку. Сергей прицелился.
«Мы потом, когда отвоюем, придем к своим родным березкам…» — вспомнил в эту минуту Сергей младшего лейтенанта Ефремова, опустил ружье.
На третий день после возвращения с фронта Сергей стал работать в составе той же смены, которая проводила его на фронт. Первый поезд, осмотренный слесарем-вагонником Сергеем Матыжонком,
Трудился Сергей настойчиво, упорно, не щадя сил. Вечерами учился. Приобрел специальность токаря пятого разряда, получил шоферские права, научился управлять комбайном. А потом заболел. Врачи сказали, что нужно, ехать на «ремонт». В Читинской больнице хирург Мазурук вынул осколок из правой руки. Однажды, штурмуя вражескую траншею, упал в грязь старшина, приподнялся и наповал сразил из разорвавшегося в руке пистолета гитлеровского офицера. Кусочек стали глубоко вошел в руку. Ходить в разведку можно было, а работать молотком этот осколок мешал. Другой кусочек металла из бедра извлекали под наркозом. Очнулся Сергей и увидел возле себя известного читинского хирурга Михалюка. На его ладони катался большой блестящий шарик.
— Долго ходили вы с этим подшипником, — улыбнулся хирург. — Ну ничего, сейчас дело пойдет на поправку.
После излечения Сергей Матыжонок побывал на родине своего отца — в Белоруссии. А на обратном пути… Сердце неудержимо повлекло к местам, откуда начался его боевой путь. В десяти километрах от Ржева, на небольшом полустанке, сошел Сергей с поезда — увидел на краю улицы обелиск, увенчанный красной звездой. Здесь покоился его наставник, коммунист, младший лейтенант Михаил Александрович Ефремов.
Был воскресный день. У памятника громко разговаривали девушки, неподалеку играли ребятишки. Сергей подошел к обелиску и прочитал слова, вылитые на чугунной плите:
БРАТСКАЯ МОГИЛА СОЛДАТ И КОМАНДИРОВ,
ПАВШИХ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ ПРИ ШТУРМЕ
ГОРОДА РЖЕВА 2 марта 1943 года.
Сергей долго стоял перед памятником. Не пришлось многим его боевым товарищам дожить до победы, ходить по освобожденной земле. Не суждено было младшему лейтенанту Ефремову увидеть родные березки.
Когда отошли девушки, что-то читавшие на другой стороне обелиска, Сергей перешел туда и увидел другую плиту. На ней чернели суровые слова:
И У МЕРТВЫХ, БЕЗГЛАСНЫХ
ЕСТЬ ОТРАДА ОДНА:
МЫ ЗА РОДИНУ ПАЛИ,
НО ОНА — СПАСЕНА
Позже, уже дома, в Забайкалье, вдруг нашел Сергей запомнившееся четверостишие в сборнике произведений знакомого фронтового поэта, прочитал стих несколько раз, и сердце его забилось сильно-сильно.
Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте, В пятой роте, На левом, При жестоком налете. Я не слышал разрыва, Я не видел той вспышки, — Точно в пропасть с обрыва — И ни дна, ни покрышки…Конец стихотворения звучал как наказ живым:
…Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть И родимой Отчизне С честью дальше служить… И беречь ее свято, Братья, счастье свое — В память воина-брата, Что погиб за нее [3] .Это коммунист, младший лейтенант Ефремов написал завещание Сергею. Он хотел, чтобы его разведчики не искали в жизни легких путей, всегда честно служили Родине.