Тропы Песен
Шрифт:
— Так я и думала, — сказала женщина и с удовлетворенным видом задрала подбородок.
Потом она снова взглянула на холст и заметила крошечную дырку, не больше дюйма в длину, у края одного из кругов.
— Да ты погляди! — закричала она. — Ты же ее порвал. Уинстон, ты порвал холст! А знаешь, что это значит? Картину придется ремонтировать. Мне придется отправить эту картину к реставраторам, в Мельбурн. И обойдется это самое малое в триста долларов. Очень жаль.
Уинстон, уже убравший руки-заслонки, снова
— Очень жаль, — повторила она.
Присутствовавшие глядели на картину так, словно перед ними был труп.
У миссис Хаустон начала дрожать челюсть. Она зашла слишком далеко, теперь пора было переходить к примирительному тону.
— Но это хорошая картина, Уинстон, — сказала она. — Она подойдет для нашей гастрольной выставки. Я же говорила тебе, что мы хотели сделать коллекцию, да? Картины самых лучших художников-пинтупи? Разве я не рассказывала? Ты меня слышишь?
В ее голосе зазвучало беспокойство. Уинстон не отзывался.
— Ты меня слышишь?
— Да, — протянул он и опустил руки.
— Ну, значит все хорошо, да? — она попыталась рассмеяться.
— Да.
Она вынула из наплечной сумки блокнот с карандашом.
— Ну, так что тут за история, Уинстон?
— Я написал картину.
— Я сама знаю, что ты ее написал. Я спрашиваю — что за история за ней стоит, чье это Сновидение? Я же не могу продавать картину без истории. Тебе это хорошо известно!
— Разве?
— Да.
— Старик, — ответил он.
— Благодарю, — она начала что-то записывать в блокнот. — Значит, на картине изображено Сновидение Старика?
— Да.
— И?
— Что — «и»?
— Где же сама история?
— Какая история?
— История этого Старика, — потеряв терпение, выкрикнула она. — Что делает этот твой Старик?
— Идет, — сказал Уинстон, прочертив на песке двойную точечную линию.
Понятно, что идет, — сказала миссис Хаустон. — А куда он идет?
Уинстон вытаращил глаза на свою картину, потом взглянул на своего «полицейского».
Бобби подмигнул.
— Я тебя спрашиваю, — повторила миссис Хаустон, нарочито четко выговаривая каждый слог. — Куда идет этот Старик?
Уинстон поджал губы и ничего не ответил.
— Ладно, что это такое? — она ткнула в один из белых кругов.
— Соляная яма, — ответил он.
— А вот это?
— Соляная яма.
— А это?
— Соляная яма. Они все — соляные ямы.
— Значит, Старик идет по соляным ямам?
— Да.
— Ну и история! Не густо, — миссис Хаустон пожала плечами. — А что это за закорючки между ними?
— Питджури, — ответил Уинстон.
Питджури — это слабый наркотик, аборигены жуют его, чтобы подавить чувство голода. Уинстон повращал головой и глазами из стороны в сторону, как человек, нажевавшийся питджури. Зрители
— Понимаю, — сказала она. Затем, как бы думая вслух, она начала записывать скелет истории: — Древний белобородый Предок, умирая от жажды, устало бредет домой по сверкающей соляной яме и вдруг находит на дальнем берегу растение питджури…
Она прикусила карандаш и посмотрела на меня, как бы ища подтверждения.
Я любезно улыбнулся.
— Да, прекрасно, — сказала она. — Это хорошее начало.
Уинстон оторвал взгляд от холста и уставился прямо на нее.
— Понятно, — сказала она. — Мне все понятно! А теперь нам нужно сговориться о цене, так? Сколько я заплатила тебе в последний раз?
— Пятьсот долларов, — ответил он угрюмо.
— А какой задаток я давала тебе за эту работу?
— Двести.
— Правильно, Уинстон. Ты все хорошо помнишь. Ну, а теперь придется возмещать ущерб. Допустим, мы вычитаем сотню за реставрацию — и я плачу тебе еще триста? Это на сотню больше, чем в прошлый раз. Тогда мы будем квиты.
Уинстон не шевельнулся.
— А еще мне нужна будет твоя фотография, — продолжала она щебетать. — Думаю, тебе стоит одеться поприличней. Нам нужен хороший новый снимок для каталога.
— НЕТ! — проревел Уинстон.
— Что значит — «нет»? — Миссис Хаустон была ошарашена.
— Ты не хочешь фотографироваться?
— НЕТ! — проревел он еще громче. — Я хочу больше денег!
— Больше денег? Я… я… не понимаю.
— Я сказал: БОЛЬШЕ… ДЕНЕГ!
Она изобразила на лице расстройство, как будто ей приходится иметь дело с неблагодарным ребенком, а потом холодным тоном спросила:
— Сколько?
Уинстон опять загородил лицо руками.
— Сколько ты хочешь? — настаивала она. — Я здесь не для того, чтобы попусту тратить время. Я назвала свою цену. Теперь ты называй свою.
Тот не проронил ни звука.
— Это просто смешно, — заявила она.
Он по-прежнему молчал.
— Я не собираюсь делать других предложений, — сказала она.
— Ты сам должен назначить цену.
Ни слова.
— Ну, давай, выкладывай. Сколько?
Уинстон выбросил вниз ту руку, что была ниже, проделав треугольную щель, и прокричал через нее:
— ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!
Миссис Хаустон чуть не упала со стула.
— Шесть тысяч долларов! Да ты смеешься, что ли?
— А почему тогда вы запрашиваете семь вонючих тысяч долларов за одну мою картину на своей вонючей выставке в Аделаиде?
Принимая во внимание расстановку сил настоящих чудовищ, угрожавших Первому Человеку, нелепо даже предполагать, что племенная вражда или войны были частью изначального устройства общества, нет, — только классические формы сотрудничества.