Троя
Шрифт:
Запасы утекают с каждым днем,
Уж сколько брошено на свадебный алтарь
И стало сватовство кошмарным сном.
Печально он глядел на скотный двор,
Где пастухи своими острыми ножами,
Свиней кололи и повсюду ор,
Стоял, когда они в агонии визжали.
«Что делать мне, скажи Агамемнон?
Ты зять мне, мы должны быть вместе».
Сказав так царь, едва сдержал свой стон.
«О, если б даже не был ты мне тестем
Из
Готов советом я помочь, коль это нужно,
Как только ты объявишь мужа для Елены,
Тотчас освободишь себя и дом из плена.
И разойдутся те, кто счастьем не отмечен,
Попутный ветер кораблей наполнит паруса,
Тебе осталось только выйти к ним навстречу,
Назвать счастливчика – иные стихнут голоса».
Так говорил надменный царь Микен
И муж сестры Елены Клитемнестры.
От сватовства он ждал особых перемен,
Для брата он желал такой невесты.
Но Тиндарей, услышав речь такую,
Не рад был столь спасительной развязке,
Он много жил и знал всю суть людскую,
Кого-то одного не выбрать без опаски,
Чтоб остальные в гневе не восстали.
Допустим, им был избран, Менелай,
Но как другие первенство б отдали,
Не поднялся бы тут же злобный лай
И жениха бы тотчас разорвали,
А вместе с ним врагом объявлен тесть,
И это все желал бы он едва ли,
К чему тот брак, несущий гнев и месть?
Вот, если бы нашелся некто мудрый,
Кто мог бы обуздать такой раздор.
Царя Микен вопрос столь трудный
Смутил, но все ж ответ был скор.
На ум пришел сначала царь Эвбейский,
Но слишком прямодушен Паламед,
О Диамеде вспомнил вождь ахейский,
Тот справедлив, но в хитрости совет.
«Есть посреди известнейших гостей
Желающих стать новым твоим зятем,
Царь острова Итаки Одиссей,
Не ростом, а умом он так блистатен.
Он хитростью похож на Автолика,
То дед его родной, кого Гермес* учил,
Так клятвы составлять свои безлико,
Чтоб, не нарушив их, порвать, хватило сил.
И лучше бы тебе его совета
Спросить, не пожалев любых даров,
Уверен – не уйдешь ты без ответа,
Он успокоит тех, кому ты дал свой кров».
Закончив эту речь, ушел Агамемнон,
А Тиндарей устал от слишком тяжких дум,
Недолго размышлял, и погрузился в сон
И не мешал ему гостей привычный
2
Дрова в камине яростно трещали
И двое у огня вели свой разговор.
Весь двор уснул – беседе не мешали,
Не стоит выносить из дома этот сор.
«О мудрости твоей, о, сын, Лаэрта,
Достигла слава Спарты берегов,
Она одна нетленна и бессмертна,
И ей одной не страшен бег веков.
И если б от меня зависел брак известный,
Увидеть бы хотел я зятем лишь тебя,
Но дочь моя, хоть видом и прелестна,
Не славы ждет, а блага бытия».
Так издалека начал свои мысли
Пред Одиссеем царь спартанский излагать,
Но в воздухе слова льстеца повисли,
Когда Итаки царь, позволил их прервать.
«О, если мог бы, дать совет тебе, учтивый,
То мужем лучшим для Елены был бы брат
Царя Микенского – сей выбор справедливый,
И разве сам ты, Менелаю не был рад?
Готов был породниться сам с тобою,
Но счастью друга я мешать не стану,
И нужно, чтоб к согласию со мною
Пришли все те, кто получили рану».
«О, да», – вздохнул властитель обреченно,
«Их гнева и боюсь больше всего», -
И Тиндарей добавил огорченно:
«Кто б мне помог – в долгу я у того».
Тут Одиссей задумался на время,
Потом к огню придвинувшись, сказал:
«О, царь, ты говорил, что мое семя
В наследниках твоих признать желал?
Я научу тебя, как свой отказ загладить
Пред теми, кто жену не получил
И всю их злость к избраннику уладить,
И помогать ему по мере своих сил.
Но обещай стать родичем со мною,
Просватав дочь мне брата твоего,
Пусть станет Пенелопа мне женою,
Иль ты боишься слова своего?»
«Клянусь тебе, просватать Пенелопу
И призываю в том я громовержца,
Похитившего некогда Европу,*
В свидетели беру сегодня Зевса».
Дослушав эту клятву Тиндарея,
Сказал, скрывавший радость, Лаэртид:
«Как ты, о царь, нарушить слов не смея,
Боишься бога, что сурово мстит.
Так и, гостей своих свяжи идеей,
Что после выбора невестой жениха,
Никто из них ни с мужем и не с нею,
Не сотворит во гневе страшного греха.
Пусть поклянутся в том на крови жертвы,
Кого б ни выбрала сама невеста,