Троя
Шрифт:
– А еще покровительница любви… – негромко сказал я.
– Покровительница похоти. Вожделений, о которых мне столько известно, Хок-эн-беа-уиии.
И снова я не нашел что ответить.
– Мою мать звали Леда, дщерь Ночи, – будничным тоном поведала Елена. – Однажды Громовержец спустился к ней и обольстил, приняв вид лебедя. Огромного такого самца… В нашем доме была фреска, изображающая моих старших братьев у алтаря Зевса. И меня – в виде большого белого яйца.
Тут я не сдержался и громко прыснул. Живот непроизвольно сжался, ожидая
Красавица лишь обнажила белые зубы.
– Так что не рассказывай мне про похищения или про то, каково быть пешкой в руках богов, Хок-эн-беа-уиии.
– Ну да. Когда Парис появился в Спарте…
– Нет. Когда мне исполнилось одиннадцать, я была насильно увезена Тезеем из храма Артемиды Орфийской и вскоре понесла. Дочка, Ифигения, не вызывала в сердце нежных чувств, пришлось отдать ее на воспитание Клитемнестре и Агамемнону. Братья избавили меня от ненавистного брака, забрали из Афин обратно в Спарту. Тезей же отправился с Геркулесом воевать против амазонок, потом женился на одной из них, вторгся в царство Аида, ну и заодно прогулялся по лабиринту Минотавра на Крите.
У меня начала кружиться голова. Троянцы, греки, божества – за плечами каждого из них долгим шлейфом тянулась какая-нибудь запутанная история, только и поджидающая удобного случая, чтобы обрушиться на несчастного слушателя. При чем это здесь?..
– Мне все известно о вожделениях, Хок-эн-беа-уиии, – речитативом повторила Елена. – Великий царь Менелай назвал опозоренную девушку своей невестой, хотя такие мужчины предпочитают девственниц. Чистота породы для них важнее жизни. А потом явился Парис, наученный Афродитой, и снова похитил меня, увез на черном корабле в Трою, точно… добычу.
Она остановилась. Ее глаза внимательно изучали меня. Что здесь ответишь? Холодный, даже ироничный тон красавицы разверз передо мной непроглядную черную бездну горечи… Хотя нет, не горечи, спохватился я, заглянув в эти огромные очи. Их наполняла жуткая тоска. И смертельная усталость.
– Хок-эн-беа-уиии, – промолвила Елена, – ты тоже считаешь меня самой прекрасной женщиной в мире? Ты пришел похитить меня?
– Нет, не за этим. Мне и самому некуда идти. Дни схолиаста Хокенберри сочтены. Я обманул Музу и ее госпожу Афродиту. Богиня любви ранена Диомедом и проходит курс лечения, но когда она выйдет… Или мне конец, или мы не стоим сейчас на этой террасе.
– Даже так?
– Да.
– Идем в постель, Хок-эн-беа-уиии.
В серую предрассветную пору, спустя пару часов после нашей новой близости, я пробуждаюсь, чувствуя необыкновенный прилив сил. Лежу спиной к Елене, однако почему-то уверен: она тоже не спит на своей просторной кровати с затейливыми ножками.
– Хок-эн-беа-уиии?
– Что?
– Как же ты служишь Афродите и прочим богам?
С минуту я размышляю над вопросом. Затем поворачиваюсь. Прелестнейшая во вселенной женщина, освещенная тусклыми отблесками из окон, облокотилась
– О чем ты? – спрашиваю я, хотя и сам догадался.
– Зачем бессмертным переносить кого угодно «через время и пространство»? Тебе что-то известно?
Я на миг смыкаю веки. Как ей растолковать? Сказать правду будет чистым сумасшествием. Но, как я уже признавался, обман способен до того опостылеть…
– Эта война. Мне ведомы некоторые события, которые произойдут… могут произойти.
– Так ты оракул?
– Н-нет.
– Значит, пророк? Избранный жрец, одаренный божественным видением?
– Тоже нет.
– Тогда не понимаю, – хмурится Елена.
Я присаживаюсь на постели и устраиваюсь на подушках поудобнее. За окнами еще не рассвело, хотя мы слышим несмелый голос первой утренней птицы.
– В моем мире есть песня, – шепотом говорю я, – поэма об осаде Трои. До сих пор ее сюжет удивительно повторял то, что творится вокруг нас.
– Ты странный. Говоришь, как будто бы осада и война давно закончились, стали пыльной историей в твоих краях.
Не признавайся, глупец!
– Вообще-то так оно и сесть.
– Ты – слуга Рока.
– Да нет же. Просто человек. Мужчина…
– О, это я знаю, Хок-эн-беа-уиии. – Она с лукавой улыбкой касается ложбинки между грудей, на которых я лежал в изнеможении этой ночью.
Покраснев словно рак, провожу ладонью по лицу. Щетина уже колется. И не побреешься, в казармы теперь нельзя… Нашел о чем беспокоиться. Тебе и жить-то осталось…
– Если я спрошу о будущем, ты ответишь?
Ее ласковый тон пугает сильнее крика.
Только этого не хватало. Начинаю хитрить.
– Ну, на самом деле я ведь не провидец. Это всего лишь песня, так, некоторые подробности, да и те не всегда…
Елена кладет мне руку на грудь:
– Ответишь?
– Да.
– Троя обречена? – Ее голос по-прежнему ровен, тих и безмятежен.
– Да.
– Город погубит сила или хитрость?
О боже, я не могу сказать.
– Хитрость.
Бывшая супруга Менелая улыбается. По-настоящему.
– Одиссей, – шепчет она.
Я не отзываюсь. Может, если не выдавать всех тонкостей, мои откровения не слишком повлияют на ход событий?
– Парис переживет падение Трои? – вопрошает она.
– Нет.
– Кто его убьет? Ахиллес?
Никаких подробностей! – орет совесть.
– Н-нет.
Пропади все пропадом.
– А благородный Гектор?
– Смерть, – откликаюсь я. Точно какой-нибудь судья-фанатик виселицы, чума меня побери.