Троя
Шрифт:
За все девять лет я не видел столько богов сразу. Чертоги пересекает длинная голографическая имитация глубокого рва с водой. По ту сторону от меня вздымается одинокий золотой трон Зевса. Громовержец нынче огромен, как никогда. Я уже упоминал, что бессмертные предпочитают иметь рост восемь-девять футов, пока не притворяются людьми, и обычно Кронид возвышается в их толпе фута на три-четыре – этакий божественный папаша посреди космических деток. Но сегодня Повелитель Молний вымахал аж до двадцати пяти футов, если не выше: одно его мускулистое предплечье больше всего моего тела. Мимолетом задаюсь вопросом, как разъяснил бы подобный феномен тот схолиаст, что любил беседы о материи и энергии… А, плевать. Вжаться в стену и не двигаться,
Раньше я верил, будто знаю каждого бога и богиню в лицо. Однако здесь дюжинами толпятся незнакомцы. Те, что принимают активное участие в троянской войне, держатся особняком, словно приглашенные телезвезды на вечеринке не слишком популярных политиков. Но должен заметить, даже самый незначительный представитель или представительница этой кучки смотрится выше, стройнее, прелестнее, да попросту совершеннее любой прославленной кинознаменитости из моего прошлого. Афина-Паллада подошла к краю рва, а значит, и к Зевсу, ближе всех. Рядом с ней – Арес, покровитель войны (видимо, уже подлечился – благо его собственный резервуар я не успел зацепить), младшие братья Громовержца – Посейдон (владыка морей и редкий гость на Олимпе) и Аид, повелитель мертвых, а также Гермес, не уступающий в великолепии собственным статуям, которые мне приходилось видеть. (Проводник мертвых и убийца многоглазого великана Аргуса доводится Крониду родным сыном.) Брат Гермеса Дионис беседует с Герой; вопреки принятым представлениям, в руках у него нет ни кубка, ни тяжелой виноградной грозди. Да и вообще, для бога исступленного разгула он какой-то бледный, хиловатый и угрюмый – вылитый член клуба анонимных алкоголиков, причем принятый недели три назад. За его спиной хмурит седые косматые брови Нерей – ветхий, как само время, истинный властелин океанов, Старик из Моря. Между пальцами на руках и ногах у него прозрачные перепонки, а под мышками виднеются жабры.
Парки и фурии в изобилии снуют среди Олимпийцев; в каком-то смысле они тоже боги, иногда получающие временную власть над иными бессмертными. Наружность у них не столь человекообразная, как у прочих. Следует признаться, мне ничего не известно об этих существах, кроме того, что живут они неподалеку отсюда, на одном из трех вулканов к юго-востоку от Олимпа, подле резиденции моей хозяйки.
К слову: Мелета заодно с сестрицами Мнемой и Аоиде тоже явилась. Более «современные» музы – настоящая Каллиопа, Полигимния, Урания, Эрато, Клио, Евтерпа, Мельпомена, Терпсихора и Талия – оживленно болтают между собой. А прямо за ними начинаются богини высшего разряда. Афродиты, правда, нет – это я разглядел прежде всего, – хотя ее мать Диона прийти не замедлила. Вон она, разговаривает с Герой и Гермесом, озабоченно супя брови. Рядом Деметра, покровительница земледелия, с дочкой Персефоной, супругой Аида, и Пазифея, одна из харит. Далее всех, согласно своему низкому положению, с каверзным видом перешептываются соблазнительные нереиды, обнаженные по пояс.
Метабогиня по имени Ночь стоит отдельно, сама по себе. Прочие боги почтительно сторонятся этой могущественной дамы в иссиня-черном платье и вуали. Я никогда не видел ее на Олимпе и ровным счетом ничего о ней не знаю. Кроме разве что невразумительных слухов, будто бы сам Зевс побаивается темной гордячки.
Пытаясь различить в толчее знакомые «звездные» лица, я чувствую себя робким фанатом, угодившим на вручение наград Киноакадемии. Вот, например, Геба – пристроилась к небольшой группе бессмертных мужского пола; она и сама богиня юности, дитя Громовержца и Геры, однако приучена прислуживать остальным. Величайшего ремесленника Гефеста в любой сутолоке выдают пламенно-рыжие волосы; хромоногий прибыл не один, а с молодой супругой Харитой. (Правда, вроде бы этих самых харит на свете много…) Впрочем, я давненько обнаружил, какое неблагодарное
Неожиданно посланница Зевса Ирида вылетает – да, именно вылетает – на середину и возвещает чистым, звучным, как песня флейты, голосом:
– Отец будет говорить!
Приглушенные беседы немедленно смолкают, и бескрайний зал, своды которого теряются в вышине, погружается в тишину.
Громовержец поднимается. Величественный престол и лестница, выполненные из чистого золота, омывают его тело жарким, неземным сиянием.
– Слушайте, что я скажу, о боги и богини. – Голос владыки спокоен и негромок, но от его мощи гудят мраморные стены. – Один из нас нанес тяжкие раны Афродите, лежащей на исцелении в лечебнице. Теперь моей дочери ждать возвращения еще несколько долгих дней. Злодей (или злодейка) хотел погубить божество, не созданное, чтобы умирать!
Потрясенные слушатели принимаются бурно обсуждать невероятную новость.
– МОЛЧАТЬ!!! – кричит Зевс.
Его рев сшибает меня с ног и отшвыривает в сторону, словно листок, поднятый вихрем. Хорошо еще, что я не задел никого из присутствующих, а звук падения заглушили раскаты эха.
– Так вот мое слово, о боги и вы, прекрасные богини, – Молниелюбец грохочет подобно громкоговорящей системе оповещения распоследней модели, – и пусть никто из вас даже не помышляет преступить его. Покоритесь моей воле. СЕЙЧАС ЖЕ!
В этот раз я оказался подготовлен к яростному смерчу и со всей силой вцепился в колонну, чтобы не улететь.
– Внимайте все. – Зевс понижает голос до шепота, еще более ужасного в своей силе. – Любой, кто поможет ахейцам или троянцам, как я наблюдал в этом месяце, окажись это бог или богиня, не избежит суровой кары: возвратится с долин Илиона под ударами громов и молний и с вечным позором будет изгнан с Олимпа. Дерзнете не повиноваться – и познаете, как глубока и прожорлива черная бездна Тартара, разверстая в пространстве и времени на половину Вселенной.
В течение этой речи голографический омут начинает кипеть, бурлить, чернеет как смоль и наконец превращается в нечто совсем иное. Четвероугольный ров размером с десяток олимпийских бассейнов, только составленных встык и наполненных клокочущей нефтью, со страшным шумом исчезает. В полу зияет отверстие, точнее, ход в какое-то мрачное, безумно глубокое, полыхающее зловещим пламенем место. Из пропасти вырываются волны удушливого запаха серы, и боги с богинями отшатываются подальше от края.
– Вот он, Тартар! – вопит владыка. – Глубочайшая пропасть в Доме Аида, настолько же далекая от ада, как светлое небо от земли! Вспомните, вы, старейшие из бессмертных, как последовали за мной на битву с титанами, правившими до нас! Забыли, что Крон и Рея, породившие меня, низвергнуты за те железные врата и медный порог?! И где теперь Тифон с его чудовищною силой?
В Зале повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь сдавленным воем и стенаниями, доносящимися из бездны Тартара. Я ни на миг не сомневаюсь: это не голограмма, а истинный адский прогал чернеет и плюется серой в тридцати футах от моего укрытия.
– ЧТО Ж, ЕСЛИ Я РОДИТЕЛЕЙ – И ТЕХ БЕЗ ЖАЛОСТИ ПОВЕРГ ТУДА НАВЕКИ, – громыхает Зевс, – ДУМАЕТЕ, ХОТЬ НА МИГ ПОЩАЖУ ВАШИ ВОПЯЩИЕ ДУШОНКИ?!
Боги и богини не отвечают, лишь пятятся еще на пару шагов.
Губы Тучегонителя кривит опасная улыбка.
– Давайте, бессмертные, испытайте меня, авось хоть чему-нибудь научитесь!
С крыши в тот же миг падает исполинская веревка, растянутая прямо над зловонными глубинами. Олимпийцы кидаются врассыпную, уворачиваясь от увесистого конца, и тот ударяется о мрамор с оглушительным громом. Трос, который должен, судя по виду, весить многие и многие тонны, скручен из дюймовых канатов из чистого золота.
Сойдя по сияющим ступеням, Зевс без усилия поднимает веревку со своей стороны.
– Хватайтесь за конец, – говорит он почти дружелюбно.