Троянская тайна
Шрифт:
Он немного стыдился этих циничных, ернических мыслей, но, с другой стороны, лить слезы, оплакивая парочку жуликоватых охранников, с его стороны было бы чистой воды лицемерием. Он давно привык к покойникам, и гибель этих двоих не вызывала у него ничего, кроме раздражения по поводу следа, который снова привел в тупик и оборвался.
– Так что случилось? – в третий раз повторил свой вопрос Федор Филиппович. – Вы уж, пожалуйста, объясните нам по порядку, как все было. То, что вы им рассказывали, – он кивнул в сторону закрытой двери, – забудьте. Считайте, что разговора не было.
– Да, не было, – хлюпая носом, возразила Елизавета Павловна. –
– Ага, – с понимающим видом покивал головой генерал, – это, значит, вы вроде наводчицы, да?
– Да какая я наводчица! – истерично выкрикнула Елизавета Павловна, явно нацеливаясь опять удариться в слезы. – И вы туда же?!
– Мы не туда же, – сказал Потапчук. – Мы как раз в прямо противоположном направлении.
– Не надо дурочку из меня делать! – продолжала гнуть свое Елизавета Павловна, которая, похоже, решила, что терять ей нечего, и поперла напролом. – Никому я не звонила, и никакая я не наводчица! Думаете, если у человека высшего образования нет, так его можно ни за что в тюрьму сажать?
– Ничего подобного мы не думаем, – возразил Федор Филиппович. Шея у него над воротником белой рубашки начала понемногу краснеть, но тон оставался ровным и доброжелательным. – Мы как раз чаще сажаем в тюрьму людей с высшим образованием, чем без него. И даже с двумя, иногда с тремя...
– Бывало, что и с пятью, – добавил Глеб, любуясь прихотливыми извивами струйки дыма, что поднималась с кончика его сигареты.
– Издеваетесь, да? – обиженно сказала Елизавета Павловна. – Конечно, вы милиция, вам все можно. Думаете, если продавщицей работаю, так я полная дура?
Глеб подумал, что местные оперативники не теряли времени даром, за какой-нибудь час загнав девчонку в такую истерику, что вывести ее оттуда можно было, разве что выстрелив из пистолета прямо у нее над ухом. Он как раз обдумывал эту идею, когда Федор Филиппович решил эту проблему гораздо более эффективным способом: просто вынул из кармана свое служебное удостоверение, развернул и сунул Елизавете Павловне под нос.
– Читайте, – сказал он.
Читать Елизавета Павловна не хотела.
– Чего я там не видела?! – выкрикнула она. – Верю я вам, верю! Это вы мне не верите!
– Нет, вы прочтите, пожалуйста, – мягко, но настойчиво сказал Потапчук.
Елизавета Павловна нехотя перевела на удостоверение зареванные глаза, всхлипнула и вдруг перестала рыдать. Со своего места Глеб видел, как у нее расширились зрачки.
– Ой, мамочка, – прошептала она. – Генерал ФСБ...
– Правильно, – сказал Федор Филиппович, убирая удостоверение в карман. – А теперь, Елизавета Павловна, подумайте хорошенько и скажите: по-вашему, мне что, делать нечего? По-вашему, я приехал сюда исключительно для того, чтобы делать из вас дурочку и издеваться?
Прорвавшееся наконец наружу генеральское раздражение подействовало, как ушат холодной воды. Елизавета Павловна по инерции всхлипнула в последний раз и осторожно положила на краешек стола мокрый грязно-серый комок, пару минут назад бывший белоснежным, надушенным дорогим одеколоном носовым платком Федора Филипповича.
– Из-з-звините, – сказала она. – Что-то я совсем расклеилась.
– А вы склейтесь, – посоветовал Потапчук. – И первым делом уясните себе, что мы вас ни в чем не подозреваем и ни в чем не намерены обвинять. Если бы вы действовали заодно с грабителем, вы бы, наверное, выбрали для ограбления день,
– Да я же им то же самое битый час втолковывала! – обрадовалась такой проницательности продавщица. – Они же ничего слышать не хотят! Почему, говорят, охранников застрелили, а тебя не тронули? Как будто я виновата, что жива осталась! Лимитчики чертовы, дуболомы!
Глеб мысленно с ней согласился, хотя оперов тоже можно было понять: "глухарь" им был нужен, как прострел в пояснице, и они давили на единственного оказавшегося под рукой человека изо всех своих лошадиных сил в надежде раскрыть дело по горячим следам. В самом деле, с их точки зрения, то, что отморозок, заваливший двоих охранников и не забывший извлечь из видеомагнитофона кассету с записью устроенного им увеселения, оставил после себя живого свидетеля, выглядело очень подозрительным. Они же не могли знать, что целью налета было именно убийство охранников, а вовсе не вынутые из кассы жалкие гроши!
Впрочем, торопиться с выводами не стоило. Украденные гроши на поверку могли оказаться не такими уж жалкими, и убийство, очень может быть, не имело никакого отношения к похищению картины из Третьяковской галереи. Глеб сделал в памяти зарубку: поговорить с хозяином магазина, попросить его провести переучет, чтобы выяснить, соответствует ли указанная в протоколе сумма похищенного истинному положению вещей. "Только, – мысленно добавил он, – поговорить с ним надо будет доходчиво, не то, того и гляди, окажется, что у него сперли тысяч двести, и не рублей, а евро. Черт, до чего я докатился! – подумал он с раздражением. – Только ревизии в обувном магазине мне и не хватало для полного счастья!"
Между тем Елизавета Павловна Митрофанова (фамилию Глеб, привстав, прочел в протоколе) временно прекратила истерику и довольно толково принялась излагать события, которые привели ее сюда, в этот кабинет, и приземлили на этом жестком казенном стуле под изображением сердитого красноармейца, вымогающего у посетителей деньги на нужды родной московской ментовки. Глеб внимательно слушал и пытался анализировать услышанное. Особый упор он сделал на описание внешности грабителя, данное Митрофановой. Оно, это описание, было чересчур подробным и в то же время как бы ничего и не описывало. Одежда, которую Елизавета Павловка запомнила вплоть до цвета шнурков на легких кожаных туфлях, ничего не значила, потому что ее ничего не стоило сменить, а лицо... Густые длинные волосы, густая черная борода, темные очки... Человек-невидимка на прогулке! Тем более что сама Митрофанова была почти уверена, что волосы представляли собой обычный парик, а борода скорее всего тоже была накладная.
Так что из запомнившихся продавщице примет чего-то стоила только вдавленная переносица, пересеченная тонким, запудренным шрамом. Да и то... Именно то, с какой фотографической точностью смертельно напуганная девушка сумела запомнить эту переносицу, шрам и даже свалявшуюся пудру, наводило на подозрение, что она все это выдумала.
– Простите, – вмешался в ход допроса Глеб, – а как это вы все разглядели? Как смогли запомнить?
Он ожидал, что девушка смешается, но не тут-то было. Характер у нее, похоже, был бойкий – из тех, что раньше называли комсомольским, – и над ответом она раздумывала не больше одной тысячной доли секунды, то бишь вообще не раздумывала.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
