Троянская тайна

Воронин Андрей Николаевич

Вместе они осмотрели оба тела со всей тщательностью, возможной в полевых условиях, и сошлись во мнении, что следов насилия на трупах нет, если не считать нескольких царапин на щеках Кулагина. Царапины, вероятнее всего, были нанесены вторым потерпевшим, который, по словам Козлова, не умел плавать и отчаянно цеплялся за своего приятеля в поисках спасения.

– Что ж, – сказал Глеб, когда осмотр был закончен, – можете увозить. Нужно сделать вскрытие и установить, были ли они живы, когда попали в воду.

Айболит в мятом халате покосился на него с оттенком уважения, а Козлов, который во время осмотра стоял в сторонке, отвернувшись к озеру и прижав к лицу платок, презрительно фыркнул.

– Ты что же, думаешь,

что они мертвые до середины озера доплыли? – спросил он, когда фельдшер отправился звать своих коллег, шумно плескавшихся метрах в десяти от берега.

– А ты что думаешь? – спросил Глеб, неторопливо расчехляя цифровой фотоаппарат.

– А тут и думать нечего, – сказал Козлов, – все ясно, как на ладошке. Рыбачили с резиновой лодки – всю жизнь эти презервативы терпеть не могу, – отплыли далеко от берега, а лодка возьми и прохудись. А на них плащи, сапоги болотные, да и запаниковали, видать, особенно этот, который без документов. Рядом никого не оказалось, вот они и утонули. Шансов у них никаких не было, понял?

– Просто это у тебя получается, – задумчиво произнес Глеб, обернулся и увидел лодку, которая лежала у самой воды бесформенным комом облепленной бурыми водорослями резины. – О! – воскликнул он. – Молодцы водолазы, что лодку достали! Поглядим, с чего это она вдруг ко дну пошла. В жизни не видел, чтобы резиновая лодка утонула!

У Козлова вдруг сделалось нарочито безразличное, скучающее лицо. Подойдя к лодке и поддев носком ботинка обмякший резиновый борт, Глеб сразу понял, почему участковый потерял интерес к расследованию. Борт не был разорван, он не прохудился – его разрезали чем-то острым, и Козлов, который околачивался тут с самого утра, не мог этого не видеть.

Глава 13

Из огромного, от пола до потолка, окна гостиной открывался вид на реку. До реки было метров сто или около того. От ровной площадки, на которой стоял дом, начинался косогор, плавно переходивший в заливной луг. На косогоре живописными группками росли березы. Они служили украшением пейзажа, а заодно частично скрывали кирпичный забор, уступами спускавшийся с пригорка на луг и двумя строго параллельными линиями тянувшийся до самой воды. При этом березы не заслоняли вид на реку, и Ирина часто задумывалась о том, росли они тут всегда или были посажены нарочно, в строгом соответствии с замыслом ландшафтного архитектора. Она сто раз собиралась спросить об этом Виктора, но ее постоянно что-нибудь отвлекало, и вопрос оставался без ответа.

От реки почти до подножия пригорка был прорыт идеально прямой, одетый в бетонные берега канал. Поросшая густой, изумрудно-зеленой, аккуратно подстриженной газонной травой почва по обеим сторонам этого канала была насыпной, так что обнесенный кирпичным забором участок возвышался над лугом метра на два и во время разлива превращался в прямоугольный полуостров. Тогда вода в канале поднималась почти вровень с бетонными стенками, и ступеньки, что вели к лодочному причалу, скрывались под ней. Дно канала было выложено кафельной плиткой, регулярно покрывавшейся слоем песка и речного мусора и не менее регулярно очищавшейся. Летом воды в нем было по грудь Ирине, и вода эта отлично прогревалась, но Ирина все равно предпочитала купаться на крошечном пляже, образовавшемся в устье канала: возвышавшиеся справа и слева серые бетонные откосы давили ей на психику. Да и мысль о том, что, пока она тут плещется, из дома на нее пялятся охранники и прислуга, не способствовала получению удовольствия.

Она как раз подумывала, не искупаться ли ей после обеда, когда прислуга в белом переднике и наколке, бесшумно возникнув за спиной, поставила перед ней десерт. Ирина при этом испытала довольно неприятное чувство, потому что вспомнила свой разговор с генералом Потапчуком насчет того, что из прислуги получаются самые

лучшие шпионы и соглядатаи. Она ощутила, что раздражение поднимается в ней, как темная приливная волна; впервые в жизни ей захотелось накричать на прислугу, которая ни в чем перед ней не провинилась и даже не могла ей достойно ответить. Поразмыслив секунду, Ирина решила, что, окажись в данный момент за столом Федор Филиппович, она непременно сказала бы ему какую-нибудь колкость – уж он-то, по крайней мере, на беззащитную жертву никак не тянул и был достойным противником. Еще лучшей мишенью для раздраженной реплики был бы очкастый Глеб Петрович. О да! Вот ему Ирина с огромным удовольствием выдала бы, что называется, по первое число хотя бы за то, что он на пару со своим разлюбезным генералом превратил ее, кандидата искусствоведения и дочь своего отца, в какого-то секретного агента, глядящего на всех с подозрением и видящего в каждом встречном потенциального шпиона.

Потом она вспомнила, что послужило первопричиной ее превращения в "секретного агента", и раздражение, разобранное на части и разложенное по полочкам, как всегда бывает в таких случаях, улетучилось, оставив после себя лишь глухую тоску. Глядя, как сверкает на солнце водное зеркало канала, Ирина вдруг удивилась: а что она, собственно, тут делает?

Генерал Потапчук позвонил ей утром и сообщил, что все запланированные на сегодня дела отменяются. Он попросил Ирину ничего не предпринимать и оставаться на месте, потому что Глеб Петрович сегодня не сможет ее сопровождать. Это, по идее, означало, что в деле возникли какие-то новые обстоятельства, потребовавшие личного присутствия "охотника за головами" в каком-то другом месте, расположенном на приличном удалении от Третьяковской галереи. Что это были за обстоятельства, генерал Ирине не сказал, ограничившись тем, что предложил отдохнуть и расслабиться, воспользовавшись прекрасной погодой.

Это предложение здорово разозлило Ирину, и злилась она до сих пор. Надо же, прекрасная погода! Да она второй месяц подряд не меняется!

Листья берез за окном зашелестели от налетевшего с реки ветерка, который слегка примял прозрачные водяные зонтики, колебавшиеся над спрятанными в траве огромного газона разбрызгивателями. Разбрызгиватели работали с самого утра и далеко не первый день, так что трава внутри обнесенного кирпичным забором периметра радовала глаз сочной изумрудной зеленью, в то время как снаружи косогор и заливной луг давно пожелтели от зноя. Прекрасная погода! Эка невидаль! Когда дождя нет почти месяц, это уже не прекрасная погода, а стихийное бедствие. И вынужденный отдых, навязанный тебе в то время, когда ты можешь думать только о деле и ни о чем другом, превращается в изощренную пытку...

Виктор что-то сказал, и Ирина, с головой ушедшая в невеселые размышления, не сразу поняла, что его слова были обращены к ней.

– Прости, – спохватившись, сказала она, – я не расслышала... Что?

– Я просил тебя ненадолго вернуться с небес на землю, – улыбаясь уголками губ, сказал Виктор.

– Прости, – повторила она. – Я немного задумалась.

– Я заметил, – улыбка Виктора на мгновение стала шире, а потом исчезла. – И я даже догадываюсь о чем. Неужели ты не можешь хотя бы на один день выбросить это дело из головы?

Ирина нахмурилась и закусила губу – она не любила, когда окружающие видели ее насквозь и читали ее мысли. Раньше не любила, а уж теперь и подавно...

– Я вовсе не думаю о деле, – сказала она сердито.

– Ну и прекрасно, – сказал Виктор. Улыбка скользнула по его губам и исчезла раньше, чем Ирина успела разгадать ее значение. – Раз так, мы, наверное, можем обсудить один интересующий меня вопрос.

– А именно?

Ирина сделала над собой усилие, и ее последняя реплика прозвучала достаточно игриво. Виктор рассмеялся и покачал головой.