Троянская война

Бунтовский Сергей Юрьевич

— Владыка Аполлон! Феб далеко разящий! Немало приносил я тебе в жертву коз и быков, на радость тебе построил белоколонный храм! Если есть у меня перед тобой заслуги, то услышь меня! Пусть за слезы мои отмстят твои стрелы данайцам!

Не успел затихнуть голос Хриса, как золотым лучом с высот Олимпа пал на землю Аполлон. Оскорбление жреца как свое принял бог. Незримым простым смертным великаном шел солнцебог по берегу к ахейскому лагерю. Звенели в такт шагам стрелы, ждущие своего часа в колчане за спиной небожителя. Вот стал он на границе лагеря и снял с плеча лук. Запела серебряная тетива, и веером полетели невидимые посланцы смерти, находя

свои жертвы среди тех, в ком течет горячая кровь. Вызвали стрелы бога смертельную болезнь, которая хищным зверем обрушилась на лагерь, не различая правых и виноватых. Сначала падали в корчах и быстро околевали собаки и кони, а затем перекинулась хворь и на людей. Стихли в шатрах у греков песни и веселье, прекратилась любая работа, и лишь погребальные костры горели непрерывно. Множество воинов умерли, а еще больше лежали, бессильно бредя в горячке.

Страшен был ахейский стан в те дни. Не пели воины песен, не слышались шутки. Да и откуда взяться радости? Не до веселья, когда не знаешь, встретишь ты следующий рассвет или сволокут тебя на край лагеря, где горят-полыхают погребальные костры. Если бы гибель в бою грозила — это напасть понятная, привычная, а смерть от руки врага почетная и честная. А тут болячка неведомая косит людей. Подлая это смерть, а оттого вдвойне страшная. Потому и смотрели затравленными зверями ахейцы друг на друга, гадая, кого следующим из друзей хоронить придется, а безжалостный Танат ходил между палаток, собирая кровавую дань. Девять дней продолжался этот ужас, а на десятый Ахилл по совету Геры созвал всех воинов на общее собрание.

Своей волей Пелид послал во все отряды вестников, громко возвещавших о начале собрания. Даже не поставил он в известность ванакта, прекрасно зная, что гордый царь царей воспримет это самоуправство как пощечину. Но это не волновало Ахилла. В конце концов, он один из лучших вождей, за плечами которого целая череда взятых городов и горы захваченной добычи. А что за эти годы сделал Агамемнон? Разбил голову о неприступные стены Трои? Положил в землю сотни воинов, но так и не смог победить? А теперь трусливо спрятался от болезни в своем шатре, который слуги непрестанно окуривают серой. Раз ванакт ничего не может сделать, значит пришла пора Ахиллу взять в свои руки ход дел в лагере.

Герой был уверен в себе, но все равно волновался. Послушают ли его воины? Придут ли на зов? Как поступит Агамемнон и как отреагируют другие цари?

Впрочем, причин для волнения не было. Авторитет ванакта был серьезно подорван неудачным ходом войны и эпидемией, вожди волновались, а простые ахейцы были готовы к любым действиям, лишь бы спастись от болезни.

Так что, услышав зов мирмидонского героя, все поспешили на центральную площадь. Пришел даже Агамемнон. Завернувшись в алый плащ и даже не думая скрывать своего раздражения, ванакт, усевшись на принесенный слугами походный трон, молча разглядывал войско.

Наконец, воины собрались, и вышел вперед Ахилл, высоко подняв руку с жезлом, показывая, что будет говорить. Замолкло человеческое море, и начал речь Пелид:

— Война и мор косят наши ряды! Неужели нам придется все бросить и возвращаться домой? — задал вопрос Пелид, и никто не ответил ему. Он же продолжал:

— Видно, есть причина этому. Гневается на нас какой-то бог, поэтому нужно найти жреца или прорицателя, который объяснит, чем вызвали мы гнев небожителей. Кто из олимпийцев карает нас и за что? Может, нарушили мы клятву или хочет он гекатомбу?

Тут

же обратились все взгляды на Калханта, чьё умение гадать было хорошо известно ахейцам. Поняв, что отмолчаться не удастся, тот встал и произнес:

— Ахилл, ты хочешь, чтобы я объяснил причину гнева далеко разящего Аполлона? Я, конечно, скажу, но прежде ты поклянись, что защитишь меня после этого. Ведь мой ответ прогневает того, кто здесь важнее всех. Скажи, спасешь ли ты меня от его злобы?

— Клянусь, что пока я жив, никто не поднимет на тебя руку, — ответил Ахилл, призвав в свидетели своих слов Зевса и Аполлона.

Радостно зашумели со всех сторон воины, одобряя поступок Ахилла. Тогда вышел Калхант Фесторид, поднялся на колесницу, чтобы все его видели. Из-под черного плаща взметнулись в небо жилистые руки, напоминающие сучья давно засохшего дерева. Замер прорицатель, всматриваясь в бездонную синеву. Зашевелились беззвучно его губы, а на лбу от напряжения появились бисеринки пота.

Подались воины вперед. Обступили колесницу, чтобы не пропустить ни единого слова, когда начнет вещать Калхант. С надеждой и ожиданием устремились тысячи глаз на седовласого прорицателя, который был сейчас для ахейцев важнее всех царей и героев.

Замерло все, едва начал свое дело Фесторид. Стояли воины, затаив дыхание и боясь лишний раз пошевелиться, чтобы ненароком не помешать Калханту. Казалось, даже тучи-коровы, плывшие по небу, замерли, желая подслушать ответ божества, чтобы потом посплетничать на полях хрустального свода. Звенела тишина над ахейским лагерем, и казалось, слышно было, как бьется кровь в синих венах, ярко проступивших на руках прорицателя.

Наконец неожиданно громким голосом возвестил Калхант:

— Разит нас сияющий Феб Феб, Гекат, Дромий, Кифаред, Музагет… — имена и эпитеты Аполлона., небесный лучник! Мстит он за обиду своего жреца. Знайте, что обидел Агамемнон Хриса, отказавшись вернуть тому дочь и отказавшись от выкупа. За страдания своего слуги карает теперь сын Зевса и не отведет он смерти от ахейского войска прежде, чем не вернется Хрисеида к отцу. "Не отдали девушку за золото, теперь даром вернете!" — так говорит разозленный бог. Самому же солнцебогу должны мы за обиду совершить гекатомбу Дословно: "жертвоприношение ста быков", но часто так называли и просто большое торжественное жертвоприношение., которую проведет Хрис. Только тогда лишь смилуется над нами владыка Дельф.

Окончив говорить, сошел с колесницы старый Калхант Фесторид и поспешил отойти подальше от побагровевшего Агамемнона, который, осознав сказанное, от возмущения захлебнулся несказанным вслух ругательством.

Всегда следил микенский ванакт, чтобы были его движения неторопливы и величественны, но в этот раз, забыв о высокой чести своего звания, резво вскочил он на ноги, словно хотел броситься вслед за Калхантом. Однако хватило у царя царей ума сдержать свой порыв и застыть надменной статуей.

Ведь заметил он, что появилось в руке у Ахилла копье, а многие воины схватились за рукояти мечей. Краем глаза он также видел, как подняли щиты и ощетинились копьями его телохранители, готовые по знаку владыки ринуться в бой. Мгновенно рассчитал он, кто, кроме микенцев, будет готов поддержать его, начнись в лагере распря. Как ни крути, недовольных властью Агамемнона выходило слишком много, и с ними легко справиться не удалось бы. А большая война между ахейцами, даже сумей он победить, ставила крест на всех воинственных планах царя царей.