Тройная зачистка
Шрифт:
– Нет. Я записываю разговор на пленку. Не скрою и еще одной вещи... Сейчас, пока мы с вами разговариваем, ваш голос будет идентифицирован компьютером с другим голосом, который передавал посторонним лицам служебную информацию.
– Вы хотите сказать, будет идентифицирован или нет? – усмехнулся Басаргин.
– Извините. Я выразился неверно. Конечно – «или нет»... Но тот голос был явно изменен. Умышленно. Из подозрения, что разговор прослушивается. Но не мне говорить вам о возможностях современной техники...
– Я не сталкивался с такими проблемами.
– Может быть... Может быть, именно потому вы не знаете, что любой измененный голос можно без труда разложить по звукам с помощью какой-то программы и идентифицировать эти звуки. Семьдесят процентов повторения дают, как говорят специалисты, стопроцентную гарантию идентификации. Для опыта брали даже голоса известных пародистов, которые голоса имитируют. И вычислили каждого.
– С чем вас и поздравляю. Но в таком случае можно взять различные голоса и синтезировать какой-то очень красивый тембр. То есть создать, скажем, певца из человека, который петь не умеет.
– А вы что думаете, все эти наши эстрадные голоса – от природы? Да если какой-то самый популярный наш певец запоет на колхозной свадьбе, его взашей погонят... Почему они и поют под фонограмму. Часто даже под чужую... Но мы отклонились от темы.
– Давайте вернемся.
– Я говорю честно, что в разговоре буду заставлять вас произносить фразы, которые станут контрольными для проверки. Итак, авторский выстрел...
– Авторским выстрелом в нашем управлении прозвали мое непреднамеренное умение стрелять в лоб.
– Вы долго этому учились?
– Я вообще этому не учился. Это от бога.
– Или от черта...
– Мне трудно судить, кто дает человеку таланты.
– А как у вас это получается?
– Просто я попадаю туда, куда смотрю в данный момент. Если я буду смотреть в живот, я в живот и попаду. Но, когда я наблюдаю за противником, я вижу его глаза. Я всегда стараюсь смотреть в глаза. Для меня это очень важно, потому что с глаз я считываю информацию о каждом следующем шаге противника. При этом я вижу, естественно, и лоб. И пуля летит туда.
– Вам когда-нибудь доводилось стрелять в лоб в упор?
– Ни разу.
– А с близкого расстояния?
– Мне обязательно нужна дистанция. Там, на лестнице в своем подъезде, я специально пошел на риск и продвинулся вниз ступенек на пять-шесть. Я создавал дистанцию, чтобы видеть.
– То есть вы хотите сказать, что заранее знали, что этот человек будет в вас стрелять? – майор даже приподнялся на стуле.
– Да. Я прочитал это по его глазам, как только увидел его, выйдя из-за поворота. Я умышленно задел его локтем, чтобы заставить повернуться. И он повернулся не в ту сторону, в которую ему было удобнее, а в противоположную, но при этом не позволил распахнуться поле пиджака. Таким образом я понял, что там должен быть пистолет. Я предположил, что в подъезде будут использовать пистолет с глушителем. При этом я обратил внимание, что брючный ремень у незнакомца стянут очень
Майор смотрел, широко раскрыв глаза.
– А как же протокол происшествия? Там же написано совсем по-иному...
– Протокол писал не я, а следователь. Ему показалось, что его вариант доказательнее и не вызовет вопросов.
– Так-так-так... К этому мы еще вернемся. Теперь я хотел бы услышать ваше мнение о подполковнике Елкине.
– Это мой хороший старший товарищ. Добрый и умный, разве что чуть-чуть неповоротливый. Мне было с ним легко работать.
– У вас с ним были столкновения?
– Никаких. Какие вообще могут быть столкновения с Елкиным... Он любое столкновение сразу в шутку переведет... Вы не знали его?
– Только в лицо.
– Очень веселый был и безобидный человек.
– Его жена говорит, что вы как-то странно вели себя, когда приехали во двор, где нашли раненого Елкина. Словно бы избегали ее...
Басаргин на несколько секунд задумался.
– Да, это со стороны могло показаться и странным. Я словно вину свою чувствовал. Это же я отвозил его до дома. Елкин предложил зайти и выпить с ним коньячку, но я отказался. А если бы не отказался, все обошлось бы... И я из-за этого чувствовал смущение перед Анной Егоровной.
– Тем не менее вы звонили в больницу и узнавали о самочувствии подполковника.
– Да. Я звонил.
– А кому вы звонили сегодня утром?
– Я звонил или мне звонили?
– Нет. Вы кому звонили?
– Я никому не звонил. Мне – да.
– Кто звонил вам?
– Один товарищ. Нам необходимо было поговорить.
– Вам придется назвать этого товарища.
– Пока я не вижу в этом необходимости.
– Это личная или служебная тайна?
– Служебная.
– Вы хотите сказать, что я не имею к этому допуска?
– Не имеете.
– Понятно...
Майор приподнял левой рукой живот, потянулся и трижды стукнул кулаком в стену. Через минуту в дверь вошел старший лейтенант.
– И что? – спросил майор.
– Семь процентов совпадения.
– Семь или семьдесят? – переспросил майор.
– Семь. Не семьдесят, а только семь. Это другой голос.
– Спасибо. Иди...
И задумался.
– Мы будем еще продолжать нашу беседу или я могу быть свободен? – спросил Басаргин, уже догадавшийся, что идентифицировать голос не удалось.
– Во сколько сегодня утром вы ушли из дома?
Басаргин сказал время.
– Жена оставалась дома?
– Нет. Мы вместе ушли.
– Уже после вашего ухода кто-то звонил из вашей квартиры, с вашего домашнего телефона, и сообщал неизвестному абоненту сотовой связи, что задание выполнил. Подполковнику Елкину пришлось познакомиться с авторским выстрелом лично. Голос умышленно коверкался. Коверкать его могли и вы, но компьютер вас не распознал.
В чехле на поясе Александра зазвонил «сотовик».