Трудно быть богатой
Шрифт:
— Я не обязана перед вами отчитываться, но раз уж так складывается ситуация… — начала я, глядя на толстяка снизу вверх.
— Ты мне зубы не заговаривай!
— Вы, как я вижу, поклонник моего таланта…
— Какого еще таланта?!
— Литературного, — ответила я невозмутимо. — Я — Эросмани. Как вам «Кобелиная похоть»? Я как раз сегодня получила гонорар за следующую вещь, правда, ориентированную на другую читательскую аудиторию. «Розовые страсти — 2». Вот оттуда и баксы, если вас это, конечно, касается. Вы, кстати, кто такой?
Толстяк опешил, гоблин даже снял ногу с моего тела и уставился на меня, выпучив глаза.
— А сюда я заезжала,
Гоблин, державший в руках мою сумку, вновь сунул туда нос и нашел визитки. Совершенно обалдевший после знакомства с ними, он затем извлек мое водительское удостоверение и сообщил патрону:
— Багирова Ольга Викторовна. И фотка ее.
Два гоблина и их хозяин изобразили три вопросительных знака. Весьма колоритных, хочу отметить. Патрон пришел в чувство первым, даже сделал попытку помочь мне встать, но вместо этого не удержал равновесия и сам грохнулся на меня. Я дико взвыла, приняв на себя подобную тушу, а толстяк, по-моему, не особо расстроился, как раз наоборот. И дал волю рукам. Я разозлилась не на шутку — и выпустила коготки, проведя пятерней по щеке толстяка, в процессе высказав все, что о нем думаю. Толстяк заверещал, гоблины принялись его с меня стаскивать, я им помогала, пытаясь его столкнуть, но толстяк не желал отрываться от моего тела, несмотря на расцарапанную физиономию. По ходу дела я поработала над его второй щекой.
Наконец гоблины смогли поднять хозяина, я тоже вскочила, направилась к своей сумочке, которую один из телохранителей бросил на асфальт, собрала вновь рассыпавшиеся купюры, пересчитала их, убедилась, что гоблин себе ничего не прикарманил, достала из сумки ключи от машины и целенаправленно пошла к «запорожцу».
— Эросманя! — завопил мне вслед толстяк. — То есть Оля! Ольга Викторовна!
Я не поворачивалась.
— Олечка, я хочу пригласить вас поужинать, чтобы загладить свою вину! Олечка, вы согласитесь со мной покушать? Я знаю одно очень хорошее место. Я уверен: вам там понравится. И вы его потом в романе сможете описать. Как раз по вашей теме.
— Да пошел ты! — бросила я через плечо, села в «запорожец», но тут же поняла, что пока «мерс» не развернется, мне из двора не выехать.
Из дома так никто и не вышел. Что задумала эта старая партийная сука?
Я открыла дверцу рядом с водительским местом, высунулась и крикнула ближайшему гоблину, чтобы отогнал машину. Тот посмотрел на хозяина.
— А вот мы тебя и не выпустим! — сально заулыбался толстяк. — Только вместе со мной!
Его обезьяньи ужимки, видимо, следовало воспринимать, как кокетство, но меня они не впечатлили, а только разозлили. Я вспомнила, что у меня под передним креслом пассажира валяется большой гаечный ключ, который я туда положила, помня об истории на шоссе. Инструмент сейчас пришелся очень кстати.
Оставив сумку в машине и прихватив гаечный ключ (пистолет, на который Лешка выделил деньги, сейчас был бы еще более кстати), я вылезла из «запорожца» и сделала два шага в сторону «мерседеса». Гоблины почему-то сразу же догадались о моих намерениях.
— Сейчас! Сейчас!
Водитель плюхнулся за руль и в самом деле отогнал машину к дому. Толстяк все это время вопил, сотрясая воздух кулаками и угрозами в мой адрес и топая ногами.
И тут я наконец вспомнила. Это же депутат нашего законодательного собрания, Жириновский местного разлива. Во времена начала своей
Чтобы как-то прервать поток, лившийся из депутата (кто его только выбирал?! Или наличие электората толстяка свидетельствует о количестве сумасшедших в нашем городе?), я совершенно спокойным тоном поинтересовалась, как долго господин намерен производить шумовые эффекты, мешая горожанам спокойно жить и работать.
Депутат мне не ответил. Зато ответила непонятная волосатая личность, появившаяся во дворе, как джинн из бутылки.
— Смерть от молодой красивой женщины, — волосатик склонился над моей рукой с гаечным ключом и поцеловал ее. — Ну разве у вас не возникает желания его убить?
В первое мгновение я опешила, переключив свое внимание с депутата на волосатика, а потом поинтересовалась, кто он такой и откуда взялся. Волосатик взмахнул тонкой рукой и извлек из нагрудного кармана журналистское удостоверение. Я имела честь беседовать с представителем желтой прессы, а если быть абсолютно точной, то самого нашего известного еженедельника — «Городские скандалы и сплетни».
— Я хотел бы взять у вас интервью, уважаемая Олечка, — продолжал журналюга. — Или Эросмани?
— А у кого именно вы хотите взять интервью: у Ольги или у Эросмани? — прямо посмотрела я на волосатика.
Он задумался на мгновение и ответил:
— У Ольги. Я не думаю, что госпожа Эросмани будет так интересна нашим читателем. Да и, признаться откровенно, коллега по перу, наше издание очень уважает тайну псевдонима. А вы ее тщательно скрываете. Не совсем понятно, почему открыли ее этому… ну, вы понимаете кому.
Я улыбнулась.
— Так почему?
— Сразу ничего другого не пришло в голову. Но обычно я не представляюсь.
— Тайну псевдонима мы сохраним. Я даже сделаю ответный жест, чтобы показать дружественность намерений.
Передо мной стоял один из самых скандальных журналистов всех времен и народов Матвей Голопопов. В миру он, правда, был Александром Ивановым, как я успела прочитать в удостоверении.
Матвей Голопопов обожал демонстрировать народу голые задницы героев своих репортажей. Откуда он набирал столько информации, сказать не могу, однако его еженедельник выиграл все суды. А возбуждали иски против них чуть ли не каждую неделю — причем, после выхода статей Голопопова, обычно сопровождавшихся самыми скабрезными снимками. Но информация всегда была достоверной, и в судах всплывали дополнительные пикантные детали, которые редакция не ставила в первый номер. А потом выходило продолжение статей, где Матвей Голопопов в подробностях докладывал читателям о результатах судебных процессов и о том, что он вначале думал немного подретушировать образ политика, актера, модельера и прочих (думая в первую очередь о читателях, а не героях репортажей), но раз уж те оказались такими сутяжными типами, он не намерен скрывать от читающей публики ни одной детали. И не скрывал.