Трудные дети
Шрифт:
— Все нормально?
— Как видишь, - непринужденно пожала плечами и размяла шею.
– Ты бы разулся, что ли.
Мое замечание проигнорировали. Да ладно, больно надо. Все равно ему убирать. Хех, а еще меня манерам учит. Чурка.
— Звонили?
— Нет.
— Вообще?
— Я же сказала. Отвали уже.
Он кивнул, когда разговор стал таким, к какому мы привыкли. По крайней мере, я. С привычными вещами спокойнее.
— Ты ела?
Марат прошел в коридор, разделся и зашуршал пакетом. В животе у меня заурчало.
— Нет. Че принес?
Любопытство
— Что принес.
— Ну. Что принес?
– исправилась я, не придавая значения замечанию.
— Икру.
Присвистнула. Никому не запретишь жить красиво.
— Какую?
— Красную, - он с любопытством на меня покосился, не прекращая разбирать сумки и хозяйничать.
– А есть разница? Можно подумать, ты ела.
— Ела, - издевательски скривилась, корча мужику рожу. Иногда он меня выбешивал своим превосходством.
– Представь себе.
Расспросы прекратились, а через полчаса мы с удовольствием ужинали. В еде я никогда не была прихотливой.
Стоит сказать, что теперь мне приходилось приспосабливаться жить одной без надзора Марата, к которому я привыкла. К надзору, в смысле. Но постепенно напряжение, с которым парень покидал квартиру, рассеивалось и пропадало, уступая место спокойствию. Привычные вещи.
Но, даже проводя много времени где-то, Марат не уменьшил наблюдение и контроль надо мной. Тонко подмечая все особенности и детали моего поведения.
— Почему ты ничего не ешь?
– спросил как-то Марат, придя с универа поздно вечером.
– Еда же есть.
— Я ем.
Марат не доставал, захватив меня в плен своих вопросов. Упертый, зараза.
— Ты всегда меня дожидаешься. Зачем?
— Не от большой любви. Отвали от меня.
Сегодня он оказался не в настроении, и терпеть меня был не намерен.
— Саша, - с угрозой протянул он.
— Слушай, че ты от меня хочешь? Мне, может, в туалет ходить по расписанию? Когда ты скажешь?
— Не ори на меня. Не доросла.
— Отъе***ь.
— Давно не получала?
– с особым выражением глаз Марат вплотную приблизился и навис надо мной темной, тяжелой и обволакивающей тенью. Он был слишком. Весь из себя слишком, и иногда мне ко мне приходила кощунственная в своей правде мысль. Мне никогда не стать сильнее его. Не вырасти. Рядом с ним.
– Я тебя нормально спросил. Что за очередные психи?
— Что ты ко мне пристал?!
– я с ногами вскочила на диван, который даже не прогнулся от моего веса.
– Лезешь, лезешь ко мне. Ты меня задрал со своей заботой, понятно? Это не делай, то не делай, туда не ходи! Не хочу я жрать, понятно теперь?! Не хо-чу!
— Прекрати орать!
– рявкнул Марат, и от его крика-рыка содрогнулись стены.
— А ты прекрати ко мне лезть!
— Я о тебе забочусь, дура!
— А мне не нужна твоя забота! Ничья забота не нужна!
Он тяжело задышал, как разъяренный бык, пристально глядел мне в глаза, и становилось страшно, когда это дикий, свирепый взгляд был в десятке сантиметров от моего лица. А вкупе с той мощью и скрытой яростью, которыми Марат в полной мере обладал, это как дразнить
Наконец, он выругался себе под нос, больно обхватил меня за предплечье и сдернул с дивана. Я чуть носом вниз не упала, но Марат меня почти сразу же дернул на себя и понес к комнате. Едва ли не за шкибот, швырнув в проход как котенка. На пороге я споткнулась и бедром врезалась в прикроватную тумбочку.
Псих. К тому моменту, до ссоры, ненависть притупилась. Хотя интересно, почему говорят, что чувства притупляются? Неправда. Просто человек не может испытывать только одно чувство. Будь то ненависть или любовь. Или еще что-нибудь. Эмоции просто наслаиваются друг на друга. Как слоеный торт. Мне кажется, что так природой специально задумано. Чтобы человек сам не потонул в собственной эмоции, чтобы не разорвался под крышесносной похотью или адской ненавистью. Что же будет, если все станут моночувствующими? Мы будем психами, сдвинутыми по фазе.
Но это я сейчас так думаю. А тогда я, только успокоившаяся, вновь разозлилась, и моя ненависть, припорошенная чем-то еще, заботливо очистилась и снова всплыла на поверхность кожи, так что вздумай чурка в ту минуту сунуться в комнату, я бы его избила.
Когда перевалило за час ночи, Марат осторожно вошел в комнату, ступая как большой и тихий кот.
— Ты спишь?
Долго думала, отвечать или нет. Наконец, нелюбезно выплюнула:
— Нет.
— Пойдем есть. Пока ужин горячий.
— Не пойду.
Он скривился, как от боли, потер переносицу, а потом и глаза.
— Саш…
— Что еще?
— Пожалуйста, прекрати. Хотя бы не сегодня. Я устал, а тут еще ты со своими концертами. Просто пошли поедим, а потом будешь дуться.
Я отвернулась к стене и демонстративно накрылась одеялом с головой. Марат страдальчески вздохнул и, потоптавшись минуту, вышел, тем не менее, оставив дверь открытой. Курицу пожарил, изверг?
Лежать и дуться долго я не могла. Я была голодной, и физический дискомфорт волновал меня больше, нежели духовной. С выражением величайшего одолжения на лице я вползла на кухню. На столе уже стояла тарелка, наполненная до краев. Рядом лежала вилка. Типа, знал, что я приду? Ну-ну.
Чурка на меня не смотрел. И только когда я поставила тарелку в раковину, он меня остановил, перекрыв мне путь, и попросил, на этот раз без присущего ему высокомерию и вызова:
— Ты можешь брать в этом доме, что хочешь. В том числе и еду. Если ты поешь, если даже съешь все, что есть в холодильнике, я ничего тебе не скажу. Не считай это одолжением, подачкой или воровством. Это просто еда.
— Еще чего, - гордо задрав нос, я сделала независимый вид. Толкнула Марата в плечо, вынуждая отойти и пропустить меня.
– Если бы хотела, я бы взяла что угодно. Не думай, что ты такой крутой. Я делаю, что хочу. Захотела бы - обшмонала тебе всю хату, оставив ни с чем. Дай пройти.