Трудные рубежи
Шрифт:
– Вот утраты за несколько суток лишь одного полка.-Афанасий Петрович начал перечислять:- Парторги младший лейтенант Очнев убит, сержанты Серпов и Бондаренко тяжело ранены; комсорги Перцов убит, Алексеенко ранен...
Пигурнов рассказал о том, как вели себя в бою коммунисты и комсомольцы.
...Одна из рот должна была перерезать шоссе. Член партии Южин, комсорг Исаев и агитатор Андреев вы звались первыми достичь дороги и водрузить на ней красный флаг. Сначала его нес Исаев. Но вот он упал, сраженный пулей. Древко с трепещущим на нем огненным прямоугольником
– Конечно, - продолжал Пигурнов, - на смену выбывшим из строя приходят другие. Но наш долг - беречь каждого человека.
Утром, докладывая командующему фронтом обстановку, я сказал ему, что отдельные части нуждаются в срочном пополнении людьми.
– Со снарядами тоже плохо, - добавил присутствовавший при этом Богаткин.
– С боеприпасами я нашел выход, - ответил Еременко, - возьмем из армий, которые обороняются, и передадим наступающим. Ну а что касается пополнений, то тут мы и сами виноваты. Шесть наших запасных полков почти ничего нам не дают. Почему? Легкораненые месяцами залеживаются в госпиталях. В тыловых частях и учреждениях много здоровых солдат. Их можно заменить нестроевыми...
– И, уже обращаясь непосредственно ко мне, сказал: - Поезжайте туда, разберитесь, наведите порядок.
На следующий день я на самолете отправился в район Резекне, где располагались запасные полки. По-2 шел низко. Стоял солнечный день, и земля внизу хорошо просматривалась. Кое-где на полях уже копошились люди: копали картофель. Поблизости от домов пасся скот... Подпрыгивая на кочках, По-2 приземлился на небольшой лесной полянке. Я на всю жизнь проникся уважением к этой маленькой непритязательной машине. В годы войны она служила мне верой и правдой. В каких только условиях не приходилось на ней летать! Несколько раз даже отказывал мотор. Но и тогда все обходилось благополучно. После войны я изменил По-2 и был жестоко наказан{2}.
В одном из запасных полков оказался и генерал Пигурнов. Он приехал на машине. Встретил нас командир части. Выглядел он неказисто. Обрюзгшее лицо, мутные глаза, какая-то жеваная гимнастерка. Голос сиплый, надтреснутый. Он не мог скрыть испуга: не ожидал нашего приезда. Докладывал путано. Раньше я его знал совершенно иным. Просто не верилось, что за несколько месяцев человек смог так опуститься. Правда, дисциплина и боевая подготовка в части были хорошими. Но комполка не имел к этому никакого отношения. Командовал здесь, по существу, его заместитель.
По нашему распоряжению на опушке леса были выстроены все восемь рот запасного полка. После обычного в подобных случаях церемониала Пигурнов спросил бойцов:
– Ну как, не надоела еще вам эта курортная жизнь?
По шеренгам пробежал легкий смешок.
– Разрешите сказать, - обратился ко мне чернолицый сержант.
– Пожалуйста.
Произнося слова с сильным кавказским акцентом, он заявил:
– Почему
К нему присоединился пожилой рябоватый солдат:
– Я два года уже воевал, а меня, как новобранца, всему сызнова учат.
Из второй шеренги тоже кто-то подал голос:
– Я снайпер, а меня в тир водят!
– Ну вот мы и приехали вас выручать!
– весело произнес Пигурнов.
В шеренгах заулыбались и дружно отозвались:
– Выручайте, товарищи генералы!
Я рассказал бойцам об обстановке на фронте, о задачах, которые предстоит решать войскам, и о том, с каким нетерпением их ждут на передовой...
– Готовы ехать хоть сегодня!
– в один голос заявили стоявшие в строю.
Мы направились к дому, который занимал командир полка. Жилище было обставлено с некоторой претензией на роскошь. Потертый ковер, хрустальная ваза на столе с увядшими тюльпанами, мебель была расставлена так, что придавала помещению уютный вид. Во всем чувствовалась женская рука.
– От одиночества вы, кажется, не страдаете?
– спросил я мрачного комполка.
За него ответил Пигурнов:
– Грусть-тоску разгоняет парикмахерша.
Хозяин комнаты, отводя глаза в сторону, принялся объяснять:
– Она живет на другой половине... Иногда заходит, убирает комнату, готовит...
Пигурнов заметил между шкафом и стеной с полдюжины коньячных бутылок. Взял одну, повертел и резко спросил:
– Вы, я вижу, не в плохих отношениях с начальником продотдела. А?
Командир части засопел, потом неожиданно начал каяться:
– Виноват... Готов все искупить. Только дайте возможность...
Это была неприятная сцена. Стало обидно за некогда боевого командира.
– Возьмите себя в руки!
– строго сказал я.
– Сегодня же поезжайте с маршевыми ротами в управление кадров фронта. Полк передайте своему заместителю.
В тот же вечер из запасных частей было отправлено около 2 тысяч человек. Во фронтовой госпиталь мы приехали среди ночи, после того, как побывали на партийном собрании, про водившемся в запасном полку. Несмотря на поздний час, пошли в душ. Плескались долго, испытывая прямо-таки блаженство.
– С тех пор как пропала богаткинская баня, ни разу не мылся, - признался Пигурнов.
– Да и вы, наверное?
Я молча кивнул головой.
– Ах, какая это была баня!
– ударился он в воспоминания.
– Куда там турецкие или даже Сандуновские!
Афанасий Петрович, конечно, несколько преувеличивал. Как-то Богаткин отыскал где-то фанерную баньку, сделанную в виде сторожевой будки. Внутри она разделялась перегородкой. В одной половине - раздевалка, в другой - колонка с душевой установкой. В этом отделении, когда нагревалась вода, мы устраивали нечто вроде парной и с удовольствием хлестались вениками. Получалось, как в настоящей русской бане. Офицеры политуправления и штаба по очереди пользовались этим устройством. Однако Еременко почему-то отнесся неодобрительно к фанерным "Сандунам".