Трудный поиск. Глухое дело

Ланской Марк Зосимович

— Я вас понял, — сказал решительно Илья после одного длинного разговора. — Все очень просто! Нужно создать систему Охраны Морального Здоровья — ОМЗ. — Илья улыбнулся, помолчал, будто вслушиваясь в только что родившееся словечко. — Неплохо звучит, Ольга Васильевна? Министерство ОМЗ. Городской отдел ОМЗ. НИИ ОМЗ. Факультет ОМЗ. Ей-богу, здорово!

Ольга Васильевна долго смеялась.

— Вы шутник, Илья. Какое там министерство! Хотя бы по одному человечку на район, но вооруженному правами.

— И все загубите, — мрачно предрек Илья. — Вы меня извините, но

я должен упрекнуть вас в непоследовательности. Это очень распространенная болезнь, — люди говорят, говорят, не замечая, как сами уклоняются от обязательных логических выводов. О чем идет речь? О всеобщем охвате трудных детей социальным контролем. О том, чтобы каждому, без единого исключения, помочь стать лучше, чем он есть. Так ведь?

— В идеале.

— А нам и нужен идеал. Как во всем. Другое дело, что до этого идеала нужно топать через рвы и буераки, но стремиться нужно к идеалу. Иначе и браться не стоит. Ведь то, что вы мне рассказали, — вопиющее дело! Переделать психологию искалеченного подростка, вернуть его к нарушенным моральным нормам — ведь это тончайшая, ювелирная работа на душе человеческой. И кому отдана эта работа? Милиции! Бред! Почему не пожарникам? Или у милиции своей работы меньше? Стыдно! Стыдно за педагогику, за психологию, за все науки стыдно!

Илья вышагивал по скрипучему паркету, через каждые пять шагов натыкался на стенку и поворачивал назад. Его наголо остриженная лобастая голова была устремлена вперед, как будто он шел навстречу буре.

Опытным учительским глазом Ольга Васильевна видела мальчишеское желание покрасоваться мужской решительностью и смелостью мысли, но это не мешало ей радоваться его поддержке. Она как бы и впрямь ощутила твердый локоть сильного, надежного мужчины. Вероятно, в этот вечер и она сама перешла грань, которая отделяет зреющую мечту от практической работы по ее осуществлению.

Потом Илья стал приводить увлеченных им юных философов, психологов, социологов. Часами гремели речи, серьезное перебивалось шутейным. Рядом с Омзом придумывались другие названия. Так был создан ИНКОМЗ — инициативный комитет Омза, почетным председателем которого под лимонадный тост была избрана Ольга Васильевна.

11

— Сегодня принимаем новенького. Сами узнаете у него, за что попал сюда, познакомите с нашими правилами и требованиями. Напоминаю, что это очень серьезное дело. Нужно, чтобы он с первого шага понял, как следует вести себя в изоляторе.

Обычное дело. Пришла группа заключенных подростков, разобрала скамейки и стулья, уселись с независимым видом, перебрасываются шутками, улыбаются воспитателю. Никого это не удивляет, ни их, ни Анатолия. Прошел уже не один месяц с тех пор, как началась эта игра в самодеятельность, странная игра с ворами и грабителями.

Из тех, кто был на первом собрании, в изоляторе не осталось никого. Только по письмам из колоний можно было судить об их отношении к проводимому эксперименту. Письма были хорошие, полные доверия и выстраданных мыслей.

Для администрации наглядней

всего были цифры. Серьезные нарушения режима стали редкостью. Даже самый тупой, озлобленный рецидивист, попав под перекрестный огонь своих же дружков-уголовников, чувствовал себя одиноким и бессильным. Он терялся, не зная, где кончается игра и начинается суровая действительность. Жесткие правила игры диктовали обязательные нормы поведения. Одно дело — учинить пакость надзирателю, и совсем другое — противопоставить себя всем заключенным.

Завоевать первое место не легко. Комиссия по проверке придирается ко всему — ищет следы пыли в камере, поднимает шум из-за брошенной спички, берет на учет каждую оторванную пуговицу на куртке, каждую кружку, не дочищенную до блеска. А уж всякое нарушение дисциплины — для другого этажа сущая находка, общий балл резко снижался, и надежда на получение заветного вымпела со всеми сопутствующими благами пропадала на целую неделю.

Мало кто из ребят серьезно относился к главной, воспитательной цели соревнования. Не привыкшие заглядывать вперед, жившие от одной еды до другой, от одного острого ощущения до следующего, они и здесь не задумывались над тем, куда ведут и чего хотят от них воспитатели. Они только убедились, что так лучше, веселее, вольготнее. Ради этого стоит поступиться некоторыми желаниями и привычками. А если администрации тоже нравится такой порядок, пусть тешится, не жалко.

— Введите, — приказал Анатолий дежурному.

В воспитательскую вошел Гена. Наголо остриженный, он сразу превратился в лопоухого мальчишку. Тонкие штаны мышиного цвета, неуклюжие ботинки так же отделили его от привычного мира, как и лязг стальных дверей.

Анатолий не взглянул в его сторону, делал вид, что занят бумагами. Гена увидел ребят, одетых так же, как он, увидел за столом Катиного мужа и не знал, на кого смотреть.

— А кто «здравствуйте» скажет? — поинтересовался кто-то из заключенных. — Ты что, на скотный двор пришел?

— Ну, здравствуйте, — промямлил Гена.

— Без «ну»! Ты что, нам одолжение делаешь? — зло одернул его другой. — Стой как следует, не вихляйся.

Гена подтянулся. Он не понимал, что происходит и что от него хотят.

— Геннадий Рыжов, — назвал его Анатолий, как будто вычитал имя и фамилию из арестантского дела. — Ребята, с которыми тебе придется какое-то время побыть в изоляторе, хотят с тобой познакомиться. Они хотят знать, что ты за человек, ведь жить вам придется вместе. Расскажи им, за что тебя арестовали, какое ты совершил преступление.

Анатолий поднял на Гену спокойный, сдерживающий взгляд незнакомого человека.

— Давай шевелись! Рассказывай! — торопили Гену заключенные. — По какой статье сел?

— Сто пятьдесят четвертая, часть вторая.

Ребята хорошо разбирались в уголовном кодексе, но статья, трактующая спекуляцию, была им незнакома. Это задело их самолюбие.

— Давай, давай! Не тяни резину! Говори, как дошел.

— Я не виноват, — сказал Гена, вспомнив шуточные допросы, которые иногда для тренировки устраивал Олег.