Трудный выбор: ребенок или развод?

Знаешь, я не могу сейчас с тобой говорить. Я лучше напишу тебе письмо. В конце концов, когда-то наши отношения начинались именно с писем. И нам обоим тогда казалось, что мы удивительно хорошо понимаем друг друга. Может, все произошло именно потому, что мы перестали

писать письма?

Когда пишешь, думаешь о каждом предложении, подбираешь слова, оттачиваешь формулировки. Письмо можно перечитать, поправить, стереть, не отправить вовсе, написать заново…

Со словами не так: произнесешь что-нибудь в запале – и готово, дело сделано. Это я пытаюсь уговорить себя, что фраза, произнесенная тобой, была произнесена в запале. Не хочу верить в то, что ты сказал это обдуманно и расчетливо…

А я в ответ ничего не сказала. Не потому что боялась, нет. Просто не захотела слышать, верить. Захотела дать тебе возможность перечеркнуть, стереть, переписать. Молча надела на собаку, поводок и пошла к двери. И ты меня не останавливал. Я не обижаюсь, это не упрек. Я же знаю, тебе сейчас тоже больно и плохо. Наверное, даже хорошо, что ты просто дал мне уйти, по-прежнему оставив нам шанс, услышать друг друга и понять…

Очень тяжело рассказывать тебе о себе, ты ведь и так, кажется, все-все обо мне знаешь. Но я все-таки попытаюсь. Не для того даже, чтобы что-то объяснить, а для того, чтобы самой лучше понять, что произошло и почему все обернулось именно так. Лучше понять саму себя…

Моя юность закончилась рано, а молодость наступила поздно. Юность,

по сути, не успела начаться – мне только исполнилось 17, когда у меня появилась дочь. Мария, Манечка, Маруся. Ранняя беременность не была для меня катастрофой – мы с Марусиным папой любили друг друга и все равно собирались пожениться, он был на пять лет старше меня и уже работал, да и мама меня тогда поддержала. Но юность закончилась, пришло ощущение ответственности за этот крошечный розовый комочек, пришли бессонные ночи, мокрые пеленки, бесконечная готовка, стирка и глажка – тогда, 20 лет назад, мы если и слышали о памперсах, то уж точно не могли себе их позволить. Маруся болела, я крутилась вокруг нее, муж становился все мрачнее, а страна стремительными темпами катилась к экономической катастрофе.

Когда Марусе было два, кормить семью на зарплату мужа стало невозможно, и мы уехали в деревню, где когда-то жили его родители и до сих пор не развалился и не был растащен по бревнышку старый дом. Пока мои сверстницы учились в институтах, танцевали на дискотеках и кокетничали с мальчиками, я училась управляться с огородом и доить козу.

Уход Марусиного отца юношеской беззаботности мне не добавил. Когда он понял, что не создан для семейной жизни, Марусе было четыре. Я сжимала зубы, чтобы не расплакаться, старалась спокойно отвечать на дочкины расспросы и организовывала переезд обратно в Киев, там опять старалась спокойно отвечать на расспросы родителей и друзей и училась заново строить жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.