Трудный выбор

Браун Сандра

– Да нет. Но макияж, пожалуй, подправлю.

Она принялась рыться в сумочке, молясь в душе, чтобы не так заметно дрожали пальцы. В конце концов, отчаявшись найти помаду, она открыла пудреницу, которая едва не выскользнула из ее ладони, когда сверху послышался голос Гранта:

– Ну, как ты там? Сидишь тихо, как мышка.

– Все в порядке, я…

Закончить свою мысль ей так и не удалось – слова застряли в горле. Разбрызгивая одеколон по щекам, Грант перегнулся через перила лестницы… обнаженный до пояса.

Грудь его покрывали темные волосы, словно приглашая дотронуться

до них, попробовать их на ощупь. Шелли поймала себя на том, что разглядывает за – витки прямо над позолоченной пряжкой ремня Гранта, – и тотчас живо вспомнила, как ласкала его в библиотеке. По всему ее телу разлилась какая-то странная слабость, но отвести взгляд она не смогла.

– Сейчас спущусь к тебе, – пообещал Грант и, улыбнувшись, скрылся из поля ее зрения.

Прилагая немалые усилия, чтобы не выронить пудреницу, Шелли закрыла ее и убрала в сумочку, после чего принялась искать расческу.

– Ч-черт!

Приглушенное ругательство донеслось сверху. Шелли услышала шорох, затем – снова ругательство.

– Что случилось?

– Да пуговица от рубашки оторвалась, а у меня нет другой чистой, чтобы подходила к пиджаку, который я собирался надеть.

– А нитка с иголкой у тебя найдется?

– Конечно.

– Неси сюда. Посмотрим, что можно сделать.

Не прошло и минуты, как он уже сбегал по лестнице со скоростью, от которой у Шелли закружилась бы голова.

– Нам повезло: здесь есть голубая нитка, – сообщил он, доставая из дорожного набора картонку, обмотанную разноцветными нитками. На другой такой же картонке аккуратно крепилась тонкая игла.

Шелли взяла у него швейные принадлежности, в душе радуясь, что ей будет чем заняться и не придется смотреть на Гранта. Рубашку он не застегнул, а созерцать эту удивительно мужественную грудь вблизи оказалось еще волнительнее, чем на расстоянии.

– Где пуговица?

– Вот. – Он протянул ей маленькую белую пуговку.

– Ты… снимешь рубашку? – А ты не можешь пришить прямо так?

Шелли едва не поперхнулась.

– Д-да, конечно, – ответила она с напускной уверенностью, от которой была далека. Каким-то образом, невзирая; на дрожащие пальцы, ей удалось продеть бледно-голубую нитку в иголку.

– Может, лучше присесть? – предложил он.

– Нет-нет. И так хорошо. Оторвавшаяся пуговица была третьей от воротничка. Поборов смущение, Шелли зажала между пальцев ткань и, натянув ее, проткнула иголкой.

Обойдясь без узелка, она действовала проворно, как могла. Ни на миг не забывая, что под ее руками – обнаженная грудь Гранта, она старалась не дотрагиваться до нее. Однако ее пальцы обжигало щекочущее прикосновение пружинистых волосков и жар его кожи. Были мгновения, когда он, казалось, вообще не дышал. Когда же дыхание его освобождалось, Шелли ощущала его на своем лбу и щеках. Она готова была поклясться, что слышит глухой, учащенный стук его сердца, – но, возможно, это бьется ее сердце? Закрепляя нитку, она поняла, что все ее чувства звенят в ее теле самой высокой нотой.

– Ножницы есть? – хрипло спросила она.

5

– Ножницы? – Грант произнес это слово так,

будто впервые его услышал. Он неотрывно смотрел в глаза Шелли, одну за другой уничтожая защитные преграды, пока не заглянул в ее душу. – Я не знаю, где они, – отозвался он наконец.

– Ну и ладно. – Не задумываясь, а лишь желая поскорее закончить эту процедуру, совершенно лишившую ее сил, Шелли нагнулась и перекусила нитку зубами. И только потом осознала, что губы ее находятся в нескольких миллиметрах от груди Гранта.

– Шелли, – вздохнул он. Руки его осторожно коснулись ее волос. Шелли была не в силах отвернуться. Разум велел ей отпрянуть, уйти, убежать, но тело отказывалось повиноваться. Вместо этого она поддалась искушению момента, даже не пытаясь побороть непреодолимое влечение, захлестнувшее ее подобно гигантской волне. Она нежно потерлась носом о грудь Гранта.

– Еще, Шелли, еще. Прошу тебя. Судя по всему, его подхватила та же волна, что и ее; голос его срывался, лишившись привычной звучности. Обеими ладонями Грант обхватил голову Шелли.

Она закрыла глаза. Губы ее коснулись его, поначалу робко, но затем, вдохновленная выразительным откликом тела Гранта, Шелли целовала его снова и снова, прокладывая дорожку из поцелуев по его широкой груди.

Когда губы ее наткнулись на его сосок, Шелли приподняла голову…

Секунды растянулись в вечность. Гипнотические движения его рук замерли. Он ждал.

– Ты хочешь, чтобы я это сделала? – прошептала она.

– А ты хочешь?

Не успела Шелли понять, что она делает, как ее язык уже коснулся соска Гранта и принялся ласкать его легкими дразнящими движениями.

Коротко вскрикнув, Грант обнял ее.

– О Боже, какая же ты чудесная. Такая чудесная…

Шелли откинула голову назад, и он прильнул к ее губам. Они слились в жарком, жадном поцелуе. Язык Гранта проник в ее рот с уверенностью завоевателя. Помня об иголке, все еще зажатой в ладони, Шелли обвила одной рукой шею Гранта, привлекая его все ближе. Вторая ее рука оставалась на его груди, перебирая густую поросль, поглаживая тугие мышцы.

Грудь ее, казалось, набухла от наполнивших ее чувств. Чуть отстранившись, Грант опустил руку ниже и дотронулся до нее. Пальцы его нежно скользнули по чувствительным бугоркам – и те тотчас же затвердели под тонким шелком. Он ласкал ее столь искусно, что, не в силах сдержаться, девушка выкрикнула его имя.

– Шелли, ты когда-нибудь мечтала об этом? Чтобы я вот так дотрагивался до тебя?

– Да, да!

– И я тоже. Да простит мне Господь, но сколько же я фантазировал, даже когда ты была слишком юной, чтобы участвовать в такого рода фантазиях. – Губы его неторопливо скользили по ее устам, словно исследуя. – Теперь же мы можем осуществить все свои мечты, – с жаром произнес он.

Шелли обессиленно приникла к нему, всем своим существом желая сдаться, но в то же время сознавая, что это будет неразумно. Она любила его. В какой-то момент из десяти минувших лет она пришла к этому неоспоримому заключению. Он больше не был идолом, предметом ее девичьих грез, – он стал мужчиной, предназначенным для нее, и она мечтала, чтобы их любовь стала явью.