Трудовые будни барышни-попаданки 3

Дэвлин Джейд

Толпа вокруг текла по улицам такой пестрой рекой, что глаз не оторвать. Народищу… есть у кого спросить, как добраться до Спасского рынка. Там стоит трактир, который мне порекомендовали на первое время в Суздале. Остановимся на ночь-две максимум, а после будем по рекомендациям искать дом или квартиру внаем. Благо, приехали в Москву из первеньких, раньше, чем остальные помещики, поспешающие к зимнему сезону. Шанс устроиться есть.

Только деньги почти закончились. Те, которые помимо векселя.

С этим мне нужнее всего в контору купца Никитина. Только вот досада: голову даю на отсечение,

или в самой конторе, или, скорее, в ее окрестностях наверняка вьется минимум один наблюдатель от дяди-котика. Сокол этот ловушки расставил по всей губернии, глупо было бы не воткнуть ее там, где я наверняка появлюсь.

Ну да это не такая уж большая проблема. Надо будет — я хоть кошкой, хоть кобылой переоденусь, но мимо шпионов пролезу. Тут нынче не принято, конечно, дворянам лицедействовать. Невместно. Любая самовластная барыня скорее начнет скандал на всю улицу, чем станет прятаться. Или лакея пошлет туда, куда ей самой по каким-то причинам нельзя.

Но мне с векселем надо идти самой — уж больно повод важный, лакеем и даже доверенным Еремеем не обойтись, он не очень похож на Эмму Марковну. В никитинской московской конторе меня знают, пусть не в лицо, но по имени. А главный приказчик здешний бывал в Нижнем и видел там меня у своего хозяина в гостях. Так что вексель он мне обналичит. А вот неизвестному мужику, пусть даже с письмом от барыни, — не факт. Вексель-то именной.

Глава 39

Михаил Федорович Соколов

— Пачпорт, пжалста, — произнес часовой у шлагбаума на въезде в Богородск.

— Запишите: Леонтий Александрович Шувалов, орловский дворянин, со своими людьми, — произнес я и привычным движением кинул гривенник в привычно подставленную ладонь.

— Благодарствую, сударь, пачпорт все же бы…

— Голубчик, — произнес я, протягивая заранее заготовленную полтину, — посмотри-ка, сзади тройка, да три воза крестьянских, да почтовая карета вдали. К чему людей задерживать, ведь верно? Запиши как сказано.

И взглянул на часового. Взгляд-нажим, будто взводишь тугой курок и знаешь: чуть больше усилия — и он взведется.

— Благодарствую, барин, — ответил часовой и поднял шлагбаум.

Я мог бы кратко сказать чин и должность, после чего полосатая жердь взлетела бы и без мелочи. Но зачем оставлять запись в журнале, что этим ноябрьским днем дорогой на Москву проследовал нижегородский вице-губернатор?

Тем более мой экипаж — не казенная тройка, примелькавшаяся в губернии и на соседних трактах. Это мой личный возок, легкий, на четырех человек. Одного из трех моих слуг, кучера, знают многие, особенно собратья по профессии, двое других столь неразговорчивы, что иногда кажутся немыми. Обычно в поездках я обхожусь без их услуг, но на этот раз они понадобятся.

Трактир на въезде в город — последняя ночевка перед Москвой.

— Ужин в номер, — велел я слуге. Номер уже нашелся, простенький, но чистый.

Из общего зала донесся чей-то веселый бас:

— Не везет тебе в картах, брат Гриша! А, гляжу, реваншируешь? Ну, за твой реванш!

Жулики? Нет, просто веселые попутчики. Одному, правда, по итогам игры будет невесело.

Я никогда

не вру полностью. Не соврал и Эмме, барыне из Голубков. Зарока никогда не касаться карт и не заходить в игорные дома я не давал. Но интуитивное неприятие карт присутствует. Чтобы выигрывать, надо или уметь мошенничать — не умею, — или полагаться на удачу, на везение, что еще хуже. Потому-то азартных игр и сторонюсь.

Интересно, мне-то в жизни повезло?

Родился я в бане на окраине села, одного из двенадцати сел моего отца. Папа был заядлым вольтерьянцем, но, на счастье, церковным ханжой. Мог ведь повелеть, пока роженица в беспамятстве, сунуть меня в мешок с камнем, оттащить на болото. Когда в имении три тысячи душ, всегда найдется исполнитель. Девке — рубль и угрозу, чтоб не вспоминала и не болтала. Или вписать в крепостные, для надежности продать мальцом.

Но нет. Девка получила вольную и была выдана за однодворца Соколовского, который на свадебном пиру впервые отведал виноградного вина. Крестили меня на следующий день после свадьбы. Отчима я не запомнил, да и не видел с той поры — он вернулся на свой хутор, а я воспитывался в селе, где родился, в статусе «вроде как барчук».

Так что повезло. Но я достаточно рано узнал, что в десяти верстах графский дом, малая копия Версальского дворца, с парком, фонтанами, театром и библиотекой, фонд которой раза в три богаче губернской. И мальчик, на три года старше меня, единственный сын, катается по аллеям на удивительной лошадке — пони. Ему повезло больше.

Отец раз в месяц навещал меня и мать. Скорее, мать, но и со мной иногда беседовал. А я очень-очень рано понял: ему нравится, когда я задаю простенькие вопросы, на которые ему легко отвечать. Почему царя Петра называют Великим, для чего нужна таблица умножения? В усадьбу он так меня и не взял, но постоянно присылал книги из библиотеки, достойную одежду, а еще прислал учителя-швейцарца — простоватого, но добродушного и знавшего три языка, которым меня и научил.

Почти неслышно скрипнула дверь. Котлетный аромат я ощутил не раньше, чем клош был поставлен на стол и снята крышка.

— Благодарю, Филя.

На именины, начиная с девяти лет, отец делал еще один подарок — дарил мне мальчишек-ровесников в услужение. Каждого из них звали Феликс, и я догадывался об их происхождении. Не отец, конечно, было в усадьбе кому пошалить, кроме него. Филями звали их в лакейской, они привыкли.

Повезло ли им со мной? Думаю, да. Я их не бил и не дозволял немногочисленной дворне. Сам учил их письму и счету и, когда Флек-2 не понимал с пятого раза, не повышал на него голос. И в итоге он понял.

Вообще-то, мальчишек было четверо. Судьба Флека-3 сложилась интересной и, пожалуй, полезной, для остальных. Паренек пару раз хлебнул вина и говорил бабам:

— Барчук мой барина из себя корчит, а сам — пригулок, как и я.

Когда я услышал это слово, пришлось принять меры. В доме пропали деньги, остальные Феликсы и горничная указали на грубияна. Я поговорил с отцом, убедил, что обычное наказание — мера не столько жестокая, сколько запоздалая. Вспомнил, что недавно открылся кирпичный завод, вот там ему самое место… «А я уж прослежу, чтобы моего бедного бывшего слугу не слишком…»