Труды и дни мистера Норриса
Шрифт:
— Совершенно.
— И как скоро вы сможете выехать?
— Я думаю, в сочельник.
Артур заботливо наклонился ко мне:
— Как-то не очень радостно вы все это говорите, а, мальчик мой? А я надеялся, что и вам эта поездка тоже доставит немалое удовольствие. Надеюсь, вы, случаем, не заболели?
— Никоим образом, не переживайте, — я встал. — Артур, я кое о чем хочу вас спросить.
Он уловил в моем тоне какую-то лишнюю нотку, и ресницы у него нервически задрожали:
— Что ж — э — само собой. Спрашивайте, мальчик мой. Не стесняйтесь.
— Я хочу, чтобы вы сказали мне правду. Эта операция, которую вы с Марго задумали в отношении Куно, — мошенническая? Да или нет?
— Мой дорогой Уильям — э — право… Мне кажется, вы должны отдавать себе отчет…
— Я, с вашего позволения, хотел бы услышать ответ. Видите ли,
— Ну, доложу я вам… Нет. Конечно же нет. Как я уже успел вам — достаточно подробно — объяснить, я…
— Вы готовы мне в этом поклясться?
— В самом деле, Уильям, мы же с вами не в суде. Только прошу вас, не смотрите на меня так. Хорошо, хорошо, если вам это действительно так необходимо, я клянусь.
— Благодарю вас. Большего мне и не нужно. Простите за резкость. Вы же знаете, я, как правило, никоим образом не вмешиваюсь в ваши дела. Но только, видите ли, теперь это и мое дело тоже.
Артур вяло улыбнулся; ему явно было не по себе:
— Прекрасно понимаю ваше беспокойство, мой мальчик. Конечно же. Но уверяю вас, в данном случае оно не имеет под собой совершенно никаких оснований. Я больше чем уверен, что Прегниц на этом деле очень выиграет, если, конечно, ему достанет мудрости согласиться.
В качестве последней проверки я попытался взглянуть Артуру в глаза. Но нет, испытанная временем процедура не сработала. Передо мною были никак не зеркала души, но всего лишь — часть лица, две круглые порции светло-голубого желе, два голых моллюска, притаившихся в расщелине скалы. Вниманию здесь зацепиться было не за что: ни искры, ни сколь-нибудь живого внутреннего света. Как я ни старался, взгляд сам собой соскальзывал на более характерные, более интересные черты лица: на мягкий, рыльцем, нос, на подбородок-концертину. [48] Сделав три или четыре попытки, я оставил это безнадежное занятие. Что толку. Оставалось только в очередной раз поверить Артуру на слово.
48
Шестигранная гармоника.
Глава тринадцатая
Наша с Куно поездка в Швейцарию более всего напоминала медовый месяц после брака по расчету. Мы были взаимно вежливы, предупредительны и страшно стеснялись друг друга. Куно являл собой образец ненавязчивого внимания. Он собственными руками загрузил мой багаж, буквально в последнюю секунду перед отправлением поезда выскочил на перрон, чтобы купить журналы, посредством долгих обходных маневров выяснил, что я предпочитаю спать на верхней полке, а потом удалился в коридор, чтобы дождаться, пока я переоденусь. Когда я устал от чтения, он был тут как тут, любезный, хорошо информированный собеседник, готовый в любую минуту подсказать название очередной проплывающей мимо горной вершины. Мы оживленно болтали — периодами по пять минут каждый, между которыми разверзались пропасти внезапного отчужденного молчания. Нам обоим было о чем подумать. Куно, должно быть, переживал относительно зловещих маневров германской политики — или грезил о своем населенном семеркой юношей острове; у меня было время так и эдак повертеть про себя головоломку, связанную с Марго. Реальная ли это фигура? Что ж, у меня над головой в багажной сетке покоился новехонький чемодан из свиной кожи, а в нем смокинг, с иголочки, на заказ, — только вчера забрал у портного. Деньгами нашего общего нанимателя Артур распоряжался по-царски. «Не стесняйтесь, мальчик мой, заказывайте все, что придет вам в голову. Вам ни в коем случае нельзя выглядеть потертым или неухоженным. Кроме того, вы только подумайте: такой шанс…» После некоторых колебаний я и впрямь последовал его совету, хотя и не с тем безудержным размахом, на который он меня настраивал. Статью «дорожные расходы» Артур интерпретировал настолько широко, что умудрился втиснуть в нее — и буквально силком всучить мне — золотые запонки, часы и авторучку. «В конце концов, Уильям, бизнес есть бизнес. Вы не знаете эту публику так, как ее знаю я». Когда он упоминал о Марго, в голосе у него слышались откровенно горькие нотки: «Если бы вы егопопросили об одолжении, он вытряс бы из вас все, до последнего пенни».
На Боксинг-дэй, [49]
49
Национальный праздник в Англии и Уэллсе, первый день (но не воскресенье) после Рождества, официальный выходной, в который принято дарить подарки слугам, почтальонам и т. д.
Наш номер находился на втором этаже отеля и выходил окнами на деревенские домики, разбросанные тут и там по-над замерзшим озером; сразу за деревней высились заснеженные, приспособленные под горнолыжный спуск горные склоны, массивные и гладкие, напоминающие контуры огромного, заваленного одеялами тела: вверх по склону тянулась паутинка фуникулера и упиралась в стартовую площадку санной трассы. Не самый адекватный, как мне показалось, фон для транснациональных деловых переговоров. Впрочем, как совершенно справедливо заметил Артур, я ровным счетом ничего не смыслил в нравах высших финансовых эшелонов. Я медленно оделся, размышляя о том, чем сейчас может быть занят мой невидимый работодатель. Приехал он уже или нет? Метрдотель сказал, что гостиница переполнена. Если судить по тому единственному — мельком — взгляду, который нам вчера удалось бросить на собравшихся в большой обеденной зале к ужину постояльцев, их тут должно было быть несколько сотен.
Куно присоединился ко мне за завтраком. Его костюм был скрупулезнейшим образом выдержан в неформальной манере: серые фланелевые брюки, блейзер и вязаный галстук цветов его родного оксфордского колледжа.
— Надеюсь, вам удалось как следует выспаться?
— Благодарю вас, вполне. А вам?
— Нет, не очень вполне, — он улыбнулся, сконфузился и даже слегка покраснел. — Не важно. В ночное время у меня было кое-что почитать, вы понимаете?
Стыдливо зардевшись, он показал мне обложку книги, которую принес с собой. Называлась она «Билли, потерпевший кораблекрушение».
— Хорошо написана? — спросил я.
— Я нахожу, что одна глава очень милая…
Впрочем, прежде чем я успел выслушать пересказ содержания очень милой главы, появился официант и прикатил на маленьком столике с колесиками наш завтрак. Мы тут же вернулись к нашей исходной манере: застенчивые новобрачные.
— Могу я предложить вам немного сливок?
— Самую малость, пожалуйста.
— Так будет в самый раз?
— Благодарю вас, очень мило с вашей стороны.
Голоса наши звучали до того нелепо, что я готов был рассмеяться. Мы были похожи на парочку второстепенных персонажей, которых выводят в первом акте на сцену, чтобы завязать разговор и тем самым подготовить появление главного действующего лица.
К тому времени как мы закончили завтрак, огромные белоснежные склоны уже кишмя кишели крохотными фигурками: одни, закладывая лихие пируэты, с проворством стрекозы скользили вниз, другие запинались и катились кувырком, как покалеченные муравьи. На замерзшую поверхность озера высыпали десятки конькобежцев. В центре огороженного канатами квадрата нечеловечески проворная фигурка в черном трико выделывала чудеса акробатики на радость собравшейся вокруг публике. Наиболее активные из постояльцев, обрядившись в рюкзаки, альпинистские башмаки и вязаные шлемы — этакие солдаты из казарм класса люкс, — отправлялись в долгие и опасные восхождения на главные здешние вершины. И то здесь, то там, среди великой этой армии, виднелись раненые, которые, кто опираясь на палку, кто с рукой на перевязи, брели по снегу неровной походкой выздоравливающих.