Труды по истории древней Церкви

Бриллиантов Александр Иванович

С другой стороны, представляется неясным, каким временем автор ограничивает период «начальной» истории египетского монашества и почему не считает нужным говорить об источниках истории столь видного представителя египетского национального — в чистом виде — монашества, каким был Шенуте. Если он имел в виду лишь монашество IV в., то продолжительная жизнь и деятельность Шенуте значительной частью входят уже в этот век (333/334–451/452, в монастыре, может быть, с 343 г.); прежде его, как известно, даже отождествляли с Иоанном Ликопольским, о котором подробно говорится в «Лавсаике» и в «Истории монахов». Значение его особенно выдвинуто на вид в последнее время в исследовании J. Leipoldfa Schenute von Atripe und die Entstehung des national agyptischen Christentums (Texte und Untersuchungen von Gebhardt und Hamack, N. F. X, 1). Leipzig, 1903. Молчание о нем греческих и латинских источников, как бы оно ни объяснялось, не дает, конечно, права обходить его в сочинении, имеющем предметом египетское монашество, и Ladeuze, например, в своем исследовании вполне естественно дополняет историю пахоми–евского киновитства изложением данных о Шенуте. Можно думать, что и в этом случае неполнота автора имеет причиной опять лишь указанный взгляд его на задачу своего исследования: и здесь места для сравнения не оказывалось.

Но

особенно принятая на себя автором специальная задача по отношению к коптским памятникам невыгодно отразилась на порядке его изложения. Сам г–н Троицкий замечает, что этот порядок «может быть, кому-нибудь покажется весьма странным и нерациональным», что даже «может быть, кто-нибудь подумает, что здесь и совсем нет никакого порядка, и главы исследования разбросаны почти как попало», так как, например, «Жизнь Антония», которая по времени появления должна быть на первом месте, здесь занимает последнее, а «Жизнь Павла Фи–вейского», явившаяся после, обсуждается гораздо раньше ее. В свое оправдание он и указывает руководившую его идею, признаваемую, однако, им же самим «в достаточной мере случайной» (С. 3). «Хронологический порядок исследования источников, — по его словам, — не имеет здесь почти никакого значения, не доставлял никаких выгод, для изучения же коптских источников представляет даже некоторые неудобства, а потому и не был принят» (С. 4).

Едва ли, однако, можно удовлетвориться этим самооправданием автора, особенно если иметь в виду, что он опоздал уже в своем сочинении в сравнении с западными учеными в выполнении той задачи, которая побудила его принять такой порядок, и ему нужно было обратить внимание на другие стороны дела. Можно, конечно, вести исследование об отдельных памятниках или их группах и описывать их независимо от хронологического или какого-либо другого неслучайного их порядка. Но обзор источников в целом уже ради большей наглядности требовал какого-либо более соответствовавшего существу дела их • распределения, и во всяком случае в историко–литературных изысканиях хронологический порядок далеко не безразличен для самого исследования. Трудно было бы, конечно, предложить в данном случае j вполне безупречную классификацию, но можно бы попытаться дать;. классификацию хотя бы приблизительную, и это не было неосуществимо. Разделение на группы памятников по литературным формам до; некоторой степени могло бы быть объединено с хронологическим принципом. [305] Но «случайная» для существа дела идея отвлекла автора от мысли установить какой-либо порядок и разделение памятников независимо от совершенно внешнего для них факта отношения к коптской литературе.

305

Начинается историография египетского монашества житиями, которые и могли бы составить первую группу. Это жития — Антония Великого, написанное Афанасием (356–362), Павла Фивейского, написанное Иеро–нимом (374–379), и Пахомия, неизвестного автора (после 380); последние два, как раскрывается это у автора, зависят от первого не только по форме, но частью и по содержанию. Дополнением к житию Пахомия являются Паралипомена (после 390) и письмо Аммона (ок. 400). И) Вторую группу могли бы составить сочинения, имеющие вид описания путешествий или вообще мемуаров о виденном и слышанном, выступающие на сцену в конце IV в. Кроме «Истории египетских монахов» неизвестного монаха с Елеонской горы (395–402), с латинским переводом ее Руфина (402–404), и «Лавсаика» Палладия (419–420), сюда должны быть отнесены упомянутые сочинения Иоанна Кассиана (ок. 426 и 429), а также первый «Диалог» Сульпиция Севера с рассказом Постумиана о своем путешествии (405). III) Сборники апофегм, явившиеся в настоящем виде позже предыдущих памятников, должны образовать особую группу. IV) Особый отдел должны составить произведения, известные с именами самих основателей и представителей монашества («правила», письма, поучения, трактаты). Они могли бы быть поставлены с известной точки зрения даже на первом месте, если бы вопросы о их подлинности и первоначальном виде не представляли часто особых трудностей. Во всяком случае, в полном обзоре источников истории монашества нельзя не говорить с достаточной обстоятельностью и о произведениях самих подвижников. V) Наконец, в заключение уже могут быть рассмотрены второстепенные источники разного рода, в том числе коптские сказания с их обычно легендарным и панегирическим характером, большей частью неизвестного происхождения.

Г–н Троицкий весьма хорошо характеризует ограниченное значение коптских источников в сравнении с греческими (С. 159–159, по вопросу об источниках истории жизни Пахомия) и, конечно, они более не будут уже находить защитников. Но, как уже было замечено, можно сомневаться в необходимости проделывать перед читателями утомительную работу критики этих источников с разбором мнений о них Аме–лино с той подробностью, с какой он ведет ее в своей книге. Книга автора преследует, по–видимому, цели исключительно ученые; для простых читателей столь подробная аргументация по вопросам критики не нужна. Но для ученых основные выводы, к которым приходит автор, уже установлены с вполне достаточной убедительностью Ladeuze'ом и Butler'ом и без их трудов ученым и при книге г–на Троицкого все равно не обойтись. Первый с общепризнанным, по–видимому, успехом выполнил сложную работу над различными редакциями жития Пахомия, с выводом об оригинальности греческого жития (Ladeuze, 3–108). Второй окончательно разрушил гипотезу Амелино о коптском оригинале «Лавсаика» (Butler, I, 107–155); он же коснулся вопроса о коптских оригиналах и других памятников из той же области, рассматриваемых г–ном Троицким (апофегмы, Vita Pauli, Historia monachorum) и дал решительный ответ в отрицательном смысле (Ibid. Append. Ill, 283–287).

Обязанностью автора в этом случае было, очевидно, отметить со всей точностью действительное положение вопроса в науке и воздать должное своим предшественникам в критике Амелино. Он, однако, ни в своем «вместо предисловия», ни во введении, ни в соответствующих отделах своей книги не находит нужным сделать это, а начинает прямо вести исследование так, как будто бы до него ничего, по крайней мере заслуживающего внимания, не было сделано. Во введении он говорит об изданиях коптских памятников, о возбуждаемом ими вопросе (С. 6–7); но о том, что этот вопрос уже был решаем и даже решен в западной науке, не упоминает. Читатель, не знакомый с литературой предмета независимо от книги г–на Троицкого, из довольно случайных цитат и тех мест в книге, где упоминаются

названные ученые и их мнения, вовсе не мог бы составить представления об истинном значении их трудов в истории вопроса.

О гипотезах Амелино сам г–н Троицкий при этом держится очень невысокого мнения, удивляясь его крайней пристрастности в вопросах о коптских памятниках (С. 178). В одном случае, именно по вопросу о коптском оригинале Historia monachorum, он совсем не находит нужным разбирать его мнение, как не разделяемое серьезными учеными (Preuschen, Butler) и высказываемое в виде лишь необоснованной догадки (С. 297–298, прим.). Но по вопросу, например, о «Лавсаи–ке» он, хотя знает, что Preuschen находит даже одно упоминание о гипотезе Амелино делающим слишком много чести ей (С. 213), и он соглашается с этим, но он не желает, по его словам, оставаться только при этом хотя справедливом, но недоказанном утверждении и берет на себя его доказательство. Автор не отмечает, что недоказанным это утверждение является только у Пройшена (1897); Butler (1898), на которого далее ссылается и сам автор (С. 215₂, 218₂) доказал его так убедительно, что трудно было бы прибавить еще что-либо важное к его доводам.

В общем по отношению к критике мнений Амелино со стороны автора было бы вполне достаточно, если бы он лишь кратко резюмировал результаты указанных исследований по данному вопросу и их аргументацию и остановился лишь на тех пунктах, где он несогласен с ними и может сделать к ним существенные дополнения и поправки.

Нужно при этом заметить, что насколько важными и интересными являются некоторые соображения его, выходящие за пределы прямой критической задачи по отношению к Амелино, где он считается с мнениями названных ученых (ср., например: С. 11 — несогласие с Lade–иге'ом в мнении о времени написания Vita Pachomii, С. 123–124 и сл. — о происхождении арабского перевода Vita Pachomii из саидского и богейрского перевода вместе), настолько мало имеют значения в других случаях именно его попытки дополнить своими доводами критическую их аргументацию против Амелино. То, что автор иногда пытается с этой целью прибавить от себя, может частью лишь удивлять невнимательным его отношением к делу.

Намереваясь, например, в одном месте дополнить доводы Butler'a. относительно «Лавсаика», он как будто совсем не читал, или не хочет считаться с тем, что желает дополнить. Это именно обнаруживается в его соображениях о том, будто бы в коптском переводе сказания об авве Памво «из греческого «Ориген» у копта получилось селение Ор» (С. 216). На цитируемой у него же (С. 215₂) странице Butler, I, 113, он мог читать, что имя Оригена отсутствует и именно заменено именем Иоанна не только лишь в коптском тексте, но уже в некоторых греческих рукописях, а также в одном из латинских переводов (ср.: Butler, II, 29). Что же касается «селения Ор», то под «in vico Ног» в латинском переводе Амелино скрывается в действительности, как это разъясняется у Butler'a, I, 154 (ср.: II, 30), город Timenhor (Hermopolis parva, ныне Damanhour) и коптский текст заключает, вероятно, точное историческое указание.

Можно указать и другие случаи неудачных дополнений, объясняемых иногда, между прочим, не чем иным, как излишним доверием автора к Амелино, которого он опровергает: рассуждая о свойствах коптских текстов, автор на деле обычно, едва ли не всюду (ср., однако: С. 112–114), пользуется далеко не всегда верными переводами Амелино и благодаря этому некоторые аргументы его оказываются не имеющими никакого значения, как основанные лишь на ошибках Амелино. Так, «непонимание» слов о пророке Илии в житии Павла Фивейского (С. 185) произошло не со стороны коптского переводчика, как решительно замечает автор, а со стороны Амелино, которого он не проверил по подлинному коптскому тексту, рассуждая об этом тексте, хотя имел этот текст перед глазами вместе с переводом Амелино; поэтому все его рассуждение по этому поводу должно быть вычеркнуто. Равным образом на счет французской передачи Амелино нужно отнести «бессмыслицу» в одной из апофегм (32 греческой) о Макарии (С. 342). То же нужно сказать о «невыдержанности» аналогии в апофегме (12–й) об Антонии (С. 343; неверность перевода Амелино в этом случае была уже отмечена и у архим. Палладия. Новооткрытые изречения преп. Антония Великого. По коптскому сборнику сказаний о преподобном. Казань, 1898. С. 12). В других случаях соображения автора могут быть верными, хотя нужно заметить, что ошибки коптского текста могут происходить не от одних лишь переводчиков, а и от переписчиков, или от того же Амелино как издателя. [306] Во всяком случае, строить те или другие заключения на основании коптского текста можно было лишь не иначе, как обращаясь к этому тексту, а не к его переводу, не совсем при том удовлетворительному.

306

Что не только переводами, но и изданиями Амелино, при всех его заслугах в количественном отношении по ознакомлению ученого мира с коптскими памятниками, нужно пользоваться с большой осторожностью, ср.: Corpus Scriptorium Christian. Orientalium. Scriptores coptici. Ser. II. Т. II, 1: Sinuthii Vita. Ed. J. Leipoldt. Parisiis, 1906. P. 3, отзыв Abele о рецензии текста этого жития Амелино.

Вообще о сочинении автора можно сказать, что в нем без нужды много уделяется внимания уже ранее опровергнутым мнениям Амелино, и наоборот, автор не всегда с достаточным вниманием относится к серьезным работам последующих ученых, хотя вообще пользуется ими. Особенно это нужно сказать о весьма важном издании «Лавсаика» Butler'a и приложенном к изданию его исследовании.

Помимо указанных уже примеров такого отношения (значение Кас–сиана, сказание о Памво), можно отметить еще, например, что автор, непонятно почему, продолжает думать, что «Лавсаик» написан Палладием на 53 году его жизни (С. 215, 239, 248), хотя Butler в своем издании категорически признает, на основании рукописей, единственно правильным чтение «56» (II, 10, ср.: Append. V„, 244,); ввиду этого, между прочим, нельзя назвать вполне точным заявление автора, будто разница цитат его из «Лавсаика» по Миню (PG. Т. 34) с новым текстом Butler'a, «как оказалось после проверки, — чисто стилистического характера и не касается исторически–фактических сообщений», почему автор и оставил их в прежнем виде (С. 213: автор, по его словам, писал [о «Лавсаике»] в 1903 г., издание Butler'a появилось в 1904 г.; ср. текст у автора на с. 215, 239). Вообще можно заметить, что, пытаясь установить путем довольно остроумных соображений свою хронологию жизни Палладия (С. 239–248), автор, однако, мало считается с суждениями по этому вопросу Butler'a. Говоря о житии Антония, коптского текста которого тщетно искал Амелино (С. 372–373), он оставляет без внимание сообщение Butler'a (I, 108,), что отрывки этого текста нашел Crum и они представляют перевод с греческого.