Труды по истории древней Церкви

Бриллиантов Александр Иванович

«Epiphane, le fils de l'heresiarque Basilide, etait de l'ile de Cephalonie». Сын Василида был Исидор, Епифан же был сыном Карпократа, как говорится об этом раньше у Дюшена же на с. 114–115 (I,¹ 172), куда он сам в указанном месте отсылает читателя (причем там остров называется уже его древним именем — Кефаллиния, Cephallenie).

Не излишним представляется, уже ввиду того, что издание рассчитано на более или менее широкое распространение, какого оно и заслуживает, сделать в данном случае несколько замечаний по вопросу о передаче исторических собственных имен личных и географических и вообще терминов, ведущих начало из древних языков. Как известно, древняя первоначальная форма этих имен и других слов по переходе их в иные языки обычно подвергается разнообразным, иногда весьма значительным изменениям. [343] Установить вполне определенные правила, которыми можно было бы всегда руководствоваться при выборе наиболее целесообразного произношения и начертания исторических имен, едва ли возможно: постоянно оказываются неизбежными по отношению к более или менее общеизвестным именам уступки прочно утвердившимся обычаям. В качестве общего принципа, по крайней мере по отношению к личным именам, по–видимому, можно бы в данном случае выставить требование приближать, где возможно и насколько возможно, форму исторических имен к тому произношению, с каким они существовали в эпоху жизни носивших их лиц, и смотреть на разные позднейшие начертания и произношения их в западных языках, как — в сущности — на искажения, с которыми лишь по необходимости в весьма многих случаях приходится мириться. [344]

343

Сопоставление разных форм личных имен, встречающихся в новых языках, хотя далеко не полное, можно, например, найти в книжке: Michaelis G. Vergleichendes Worterbuch der gebrauchlisten Taufnamen. Berlin, 1856.

344

Вопрос о наиболее целесообразной передаче по-русски заимствованных из классических языков слов и в частности имен неоднократно привлекал внимание русских филологов, но какое-либо соглашение относительно этого не установлено. Правила рациональной передачи этих слов намечал, напр., проф. В. И. Модестов в предисловии к изданному под его редакцией переводу «Реального словаря классической древности» Фр. Любкера (СПб., 1884-1887), признавая совершенно «неестественной для русского языка» «школьно-немецкую форму» их передачи «по так называемому эразмовскому произношению, фиктивному по своей сущности и совсем не соответствующему ни преданиям русского языка в этом отношении, ни его фонетическому характеру» (Послесловие, III). В 1884 г. на Шестом Археологическом съезде в Одессе он выступал с сообщением «О русском произношении греческих слов, особенно в приложении к собственным именам всякого рода, относящимся к древнегреческим

колониям на берегах Понта Эвксинского». Для этого же съезда предназначался реферат А. А. Иванова «О рациональной передаче греческих и латинских слов», не прочитанный за недостатком времени; положения его были изложены им еще ранее в специальном исследовании «О рациональной передаче греческих и латинских слов в русской речи и в письме» (Киев, 1881). Ср.: Помяловский И. В. Шестой Археологический Съезд в Одессе 1884 г. С. 26–27 (оттиск из «Журнала Министерства Народного Просвещения». 1885. Март). Об исследовании А. А. Иванова проф. И. В. Помяловский здесь замечает, что «автор с редкой последовательностью проводит свои орфографические реформы; в теоретическом отношении они совершенно законны и рациональны, но покалишь весьма немногие филологи решаются последовательно применять их на практике, пиша: Пропулеи, hvri3Ha, глоб (вм. глобус), семинарье, синтакс, Софок–лей, ассимиловать и т. д.». Вопроса о передаче иностранных слов и имен не раз касался в своих статьях, а также в письмах В. В. Болотов, причем с большей или меньшей последовательностью он проводил ту орфографию, которую считал наиболее верной, собственно уже в последние годы жизни. С особой обстоятельностью он высказался по данному вопросу в письме к проф. И. В. Помяловскому от 15 ноября 1892 г., хранящемся в Императорской Публичной библиотеке, по поводу присланной ему автором вместе с другими трудами брошюры о Шестом Археологическом съезде. «Стр. 26–27 «Шестого Археологического съезда» оставили во мне сильное сожаление, что Вы высказались так лаконично по вопросу о транскрипции, которому Вы не отказываете в значении. Как дилетант in orthographicis и, пожалуй, новатор, я с удовольствием вижу, что Вы признаете теоретическую законность предложений г–на А. А. Иванова — по–видимому, в большем объеме, чем мог бы допустить это я. Тот интерес, который Вы выказали к этому вопросу, подстрекает меня высказать кое–какие мои соображения. К сожалению, принципы В. И. Модестова, выставленные при переводе Любкера, мне неизвестны. Я знаю лишь, что фактически он — непоследовательно — нарушает, в переводе Taciti, то, что теоретически признавал, когда в 1878 г. читал нам лекции в Академии. С риском повторить сказанное им гораздо лучше, излагаю свои мысли. — Мне кажется, этот вопрос следует несколько осложнить, чтобы выяснить тот объем, в котором он действительно подлежит решению, чтобы решить, где кончается потребность и начинается прихоть». Далее выясняется, что «слово «транскрипция» очень неудовлетворительно выражает скрывающуюся за ней задачу», и что транскрипция в точном смысле нужна собственно для ориенталистов. «Ориенталист транскрибирует в точном смысле, т. е. переписывает буквами другого алфавита и другими искусственными знаками то, чего не может поднести читателю в подлинном виде. Здесь транскрипция есть вымученная нуждой попытка дать глазу читателя некоторое подобие отсутствующего текста. Филологам–классикам такой суррогат, вероятно, в 9999 случаях из мириады ни на что не нужен: в типографских кассах и латинский, и греческий шрифт обычно всегда имеется, и не знают этих шрифтов разве те читатели, для которых и не следует писать научных статей. Под фальшивым флагом «транскрипции» поставлен вопрос кое о чем совсем другом: речь идет собственно о «транссонации», о , о том, чтобы слуху русского передать наиболее правильным и однако совершенно русским образом звуки другого языка». «Радикализм Иванова есть нечто самоосужденное. Он смешивает транссонацию с транскрипцией, хочет разом действовать и на зрение, и на слух читателя» («Пропулеи», «hvri3Ha»). «По другой стороне дела он грешит широтой захвата. Стирать следы в истории своей культуры мудрено, и насаждать орфографическое лицемерие — пожалуй — и бесцельно. К чему делать вид, что некоторые понятия мы почерпнули из греческой трагедии — нет, виноват: из греческой трагойдии, — если они занесены к нам лишь с французской опереткой? Наша система есть ведь несомненно systeme, а не , как и наша машина есть machine, а не . Если Византия ссудила нашу поэзию только рифмой, а ритмом нам пришлось позаимствоваться отынуду; если в нашем математическом образовании дидаскалы–греки двинули нас не дальше четырех действий арифметики, то производить сглаживающие манипуляции в этой области — все равно, что пытаться бумагу (bombycina) заменить папиром, на котором мы никогда не писали. Да и мудрено быть здесь вполне логичным, когда грамоте, догмату, аромату противостоит — тоже достаточно обруселая — кафизма. Лучше вопрос о нарицательных именах греко–латинского происхождения отделить от вопроса об именах собственных и ad-instar собственных (напр., pontifex, praeses). В отношении к нарицательным политика указана в 1 Нав. 3,16: и сташа воды текущыя свыше огустение едино: — низтекущая же низтече в море Аравско. Базис, фазис, кризис употребляются слишком часто и слишком многими в различных отраслях, чтобы можно было эту воду низтекущую направить в надлежащее русло в виде базь, фазь, кризь. Думаю, что ерю не сломит ера даже в диагнозе. С неправильным окончанием я приходится мириться не только в семинария, консистория, коммерция, но и в дивизия, экспедиция, реляция, инструкция, навигация etc., etc., etc. Не видно оснований стоять горлом за попранное —ит и игнорировать —оп[ет]. В наших руках — не жизнь, а школа. Радикализм в грамматике не вызовет протеста ни в ком. Синтаксь, диэрезь, кразь могут удаться. С кразисом легче расстаться, чем с фразой. Но, на мой взгляд, лучше ограничить реформу здесь одной лишь синтаксью, a diaeresis и crasis оставить на положении иностранных несклоняемых слов наряду с oratio obliqua, casus independentiae и т. п. — Я менее сдержан в новшествах в чисто богословской области. Полагаю, что пользующиеся старой орфографией, при сравнительной малочисленности богословских книг в России, — –. При том usus, установленный мудростью предков, есть в сущности скандал: читали по латинским шпаргалам те тексты, которые были обязаны читать в греческом подлиннике. Поэтому я в своих пределах (при полнейшем уважении к физике) беспощаден и к монофизитам (это подле моноФелИтов-то!) и к диофизитам и правлю их на монофиситов и дифиситов. Икономию в смысле воплощения или благоснисхождения упорно отличаю от экономии. Перед — опускаю руки: в конце концов ведь это не греческая выдумка, а часть римской административной системы; a dioecesis, конечно, звучало не «диИкИсис»; капитулирую на слабоватом диэцез. С орфографическими неправильностями в именах нарицательных приходится вести войну чисто партизанскую: давить то, что численно слабо. Но что касается имен собственных, то я не вижу, есть ли граница, перед которой следовало бы остановиться. Кажется, здесь должно удаться все. Наш церковный уклад допускает реформы самые радикальные без опасности натолкнуться на противоречие с общепризнанным. Кикилия и Поркий развязывают руки, не связывают вроде английского Cecily. Лаврентий и Татьяна освобождают от смягчения ti. Традиционный Родос (Деян. 21,1) едва ли может упорно удерживать свою позицию противу Хию (Деян. 20, 15). Подле рискованных солунян, римлян, арав–лян, критян, коринфян и иудеанина с александрянином (Деян. 18,24) у нас есть колоссаи, филипписии, ефесеи, афинеи, галаты. Думаю, что даже Рим подастся перед смелой Ромой, и римлянина можно заставить капитулировать перед романцем. (Румын в моих глазах оправдывает абиссина; к сожалению, от цыгана плохая поддержка для романа, выданного и итальянцем, и испанцем, и германцем, и африканцем). Современный Рим может существовать наряду со Стамбулом, Парижем, Миланом и Пуатье sine praejudicio против употребления в исторических сочинениях Ромы, Византия, Лютетии, Ме–диолана, Пиктавов. Конечно, и для меня было бы слишком мечтать о точной орфографии имен вроде или Jupiter. Нельзя ожидать, что русские когда-нибудь станут говорить «Зев», род. «Зина» или «Дия» и т. д., или «Юпитер», род. «Йова» и т. д. По–видимому (ввиду, напр., Диоскуров, Диосполей) «Дий» лучше, чем «Зев» или «Зей»; и наоборот (ввиду Димитрия от аналогичного с Jupiter ), «Юпитер» характернее «Йова». А «Софоклей», «Аристотелей»,"Ахиллей», «Эдипод» решительно возможны: Софокл, Аристотель, Ахилл («Ахиллес» — безобразие, несмотря на Гнедича и дедушку Крылова), Эдип употребляются совсем не так часто, чтобы о них не забыли русские лет через 20–30 надлежащей орфографии в школе».

Ср. также у В. В. Болотова «Богословские споры в Эфиопской церкви»// Христианское Чтение. 1888. II. С. 32–33, примеч. (по поводу Севир, ). В 1891 г. он пишет еще «Констанций», «Люцифер», и сам отмечает это в статье «Либерий, епископ Римский, и Сирмийские соборы. — Сардика или Сер–дика? Орфографический вопрос»//Христианское Чтение. 1891. I. С. 515— 517 (отд. отт. С. 59–61). Но в 1893 г. в журналах старокатолической Комиссии он пишет уже, наряду с «Констанцием», «Лукифер Веркелльский». В 1895 г., в отзыве о сочинении проф. А. И. Садова «Древнехристианский писатель Лак–танций»/ /Журналы Совета Санкт–Петербургской Духовной академии за 1895/1896 г., можно находить, напр.: Кирта (С. 107), Никетий, Аникии (С. 116), СульпикийСевер(С. 119), ПоркийКатон(С. 123), Флорентий(С. 132), Таский (С. 133), Кекилий (С. 143), Скипион Африканский (С. 151). В 1899 г. на представленной для просмотра и исправления записи лекции 15 октября, по поводу поставленного студентом на поле против имени упоминаемого в тексте Максима Киника вопроса: «циника?», В. В. Болотовым написано в ответ замечание: «Конечно; но только очень глупо греческое «к» произносить как русское «ц», когда и латинское «с» еще все произносили как «к». «Кипри–ан», а не «Циприан». Попробуйте найти это глупое цоканье в именах православного месяцеслова».

В сделанном под редакцией проф. М. И. Ростовцева русском переводе «Очерка римской истории и источниковедения» Б. Низе (2–е изд. СПб., 1908) пишется: Домитиан, Домитий, Лукретий, Нумантия, Друсилла, Луситания, Павсаний, но в то же время: Деций, Цесарея, Халкедон.

Вопрос о правильном с исторической точки зрения произношении и об орфографии собственных имен еще большие трудности, нежели для русских, представляет для западных, когда он ставится ими, а именно, ввиду общераспространенного на Западе по отношению к греческим именам эразмовского произношения и искаженного на разные лады в разных языках произношения слов древнего латинского языка (к нам это искажение перешло и изучается в школах в качестве правил произношения латинского языка в сравнительно умеренной, принятой у немцев форме). На эти трудности жалуется, напр., по отношению к немецкому языку G. Kriiger в предисловии к издаваемому им Handbuch der Kirchengeschichte fur Studierende. I Teil. Das Altertum. Bearb. von E. Preuschen und G. Kriiger. Tubingen, 1911. S. V: «Hier muss ich bekennen, dass ich trotz heissen Bemiihens nicht habe zu einwandfreien Grundsatzen gelangen konnen». Крюгер находит более удобным при передаче собственных имен не путь «филологической точности», а «облечение» их «в одежду немецкого языка». В первом случае пришлось бы писать, напр., Eirenaios, так как не видно оснований, почему пишут Romanos, Athanasios, Eusebios, и наряду с этим Irenaus. Но и второй путь привел бы к таким формам, как Ignaz, Athanas, наряду с утвердившимися уже вроде Gregor и Benedict. Последовательно идти и этим вторым путем он поэтому не обещает, и сам пишет, напр., Athanasius. В действительности, «филологическая точность» едва ли нужна в этом случае, если дело сводится, согласно с разъяснением В. В. Болотова, не к «транскрипции», а к «транссонации». Для немцев второй, рекомендуемый Крюгером путь, разумеется, должен представляться более удобным ввиду многовековой привычки к таким формам, как Cyprian, Cyrill, Nicaea, Chalcedon. Крюгер не решается еще писать Sirizius, Akazius, и пишет Siricius, Akacius, но без надежды противостоять «неудержимому победоносному шествию » в немецкой орфографии. Вернее было бы, следуя примеру хотя бы Krumbacher'a (Geschichte der byzantinischen Litteratur. 2 Aufl. 1897) писать Akakios, Nikaea, Chalkedon.

Во Франции вообще против «варварского» искажения латинского языка в современном французском произношении (с обычаем «turpiter caudare ultimam syllabam» и другими особенностями) ведет в настоящее время агитацию, в согласии с мнением авторитетных французских филологов (G. Paris, L. Havet, V. Henry и др.), аббат J. М. Meunier, встречая сочувствие и со стороны многих французских епископов. Как указывает он сам в статье «La prononciation ciceronienne et la prononciation italienne du latin» в «Revue du Clerge Fran^ais». 1912. Mai 15. № 240. P. 479–483 (Extrait de l'Enseignement chretien, 1 mai 1912), за 20 лет им написано было по этому вопросу более 30 статей и изданы 4 брошюры (из них «Traite de la prononciation normale du latin». Paris, 1909, посвящена папе Пию X). Так как латинский язык есть язык католической Церкви, то вопрос о произношении его должен иметь немалое значение и для Церкви, а не только для ученых и для школы. В ряду аргументов в пользу введения единообразного правильного произношения автор указывает, между прочим, что в случае установления этого единообразия не могло бы повторяться то, что имело место на Ватиканском соборе. «Некоторые французские епископы вынуждены были поневоле хранить молчание, по той причине, что их произношение, весьма несходное с произношением большинства присутствовавших, делало их непонятными, — так как из всех епископов, которые объяснялись на соборе по–латыни, французы понимали и были понимаемы меньше всех» («La prononciation du latin classique». Nevers, 1903. P. 9). Только под условием единообразного произношения латинский язык мог бы быть в полном смысле общецерковным и интернациональным языком. Немалое значение имело бы введение правильного произношения для надлежащей постановки cantus planus в богослужении. Аббат Менье при этом решительно восстает против естественной для известных кругов тенденции навязать всему католическому миру итальянское произношение, более близкое к подлинному латинскому в сравнении с французским, но тоже представляющее в сущности искажение подлинного, и стоит за возвращение к произношению века Августа и первых времен христианства (с всегда = русскому к, g = г, h не произносится, s = с, t = , u = у [оу], = кс [не гз]). Еще более сильному в некоторых отношениях изменению, нежели у французов, подверглось подлинное историческое произношение латыни, как известно, у англичан, применительно к фонетике их собственного языка; но и там началось движение к восстановлению правильного произношения. Ср.: Stolz F., Schmalz J. . Lateinische Grammatik. 3 Aufl. Munchen, 1900. S. 22.

При массе имен, встречающихся в переводном труде Дюшена, рассматриваемый перевод в целом, благодаря редакторам–специалистам, хорошо осведомленным в области богословия и истории, и в этом отношении стоит на должной высоте. Но эта сторона дела представляет на практике так много всяких трудностей, так трудно бывает в этом случае сохранить последовательность иногда даже в пределах одной лишь страницы,

так легко допустимы при обилии всевозможных имен разные недосмотры, что и по отношению к хорошо выполненной в целом работе остается место для замечаний. В некоторых случаях можно встречаться в переводе со следами нежелательного влияния на русскую передачу имен их французской формы у Дюшена; иногда неточности объясняются недосмотром или просто типографской ошибкой.

Французское влияние сказалось, например, по–видимому, в сокращенной форме имени на с. 58: «Эвод», с. 299: «Евод» (предшественник св. Игнатия Антиохийского), франц. Evode (хотя, возможно, что редакторы прямо имели здесь в виду, например, «Полный Месяцеслов Востока» архиеп. Сергия, 1901. И, 274, ср.: 593, где имя это под 7 сентября дается в форме «Евод»), Но греческому должно соответствовать Эводий (или, по крайней мере, Еводий, поскольку греческое начальное , передается часто через е, ев, и в некоторых случаях это е стало даже звучать как йотированное: Евсевий, епископ. [345] — есть уже другое имя. В Флп. 4,2 есть женское имя , Еводия. С. 86: «Элкасай, Эльказай, Элказай». У Дюшена Elkasa'i. Одно и то же имя на одной странице передается в трех формах; можно бы остановиться на первой (в греческом имеются формы этого имени: ', ', ). С. 86, прим.: «элказаиты»; 209: «элькезаиты»; 377: «элкезаиты». Дюшен: Elkasa'ites. 115: «Александра» (жена гностика Карпократа). Должно быть: Александрия. Дюшен: Alexandrie, греч. '. 115: «в г. Самах». Должно быть: в г. Саме — , Same. 119: «Мартиадом и Марсианом». Должно быть: Мартиадом и Марсаном — , Marsanos. 120: «Фев–ду». Должно быть: Феодада — , Theodas. 146₂: «Сказание о мученичестве св. Нереи и Ахиллы». Дюшен: «des saints Neree et Achillee». Нирей (ср.: С. 39, Рим. 16, 15) и Ахиллей, ', Nereus etAchilleus — мужские имена. 167,172,185,198,207,308: «Елевферий» (папа). ' — Элевфер. У Сергия в «Полном Месяцеслове Востока», И, 594, имеется «Елевферий». 169: «в Путеоле». Должно быть: в Путеолах (Деян. 28,14). 173: «Вигиллии Сатурнине». Должно быть: Вителлин Сатурнине. 173: «Сцилли». И у Дюшена Scilli; но по В. В. Болотову («К вопросу об Acta Martyrum Scilitanorum»//Христианское Чтение. 1903.1. С. 889–894: «Scili или Scilli? — Значение этого имени») должно быть Scili = . 189: «с Аверкием Иерапольским». Дюшен: d'Hieropolis. Различаются Иераполь и Иерополь. 203: «Галлиеном». У Дюшена: Galien — французская форма для греч. , «Гален» (врач). 210₂: «в сочинении Филастра». Французское Philastre — лат. Philastrius, Филастрий. 214–215, 246: «Понтий» (папа). Дюшен: Pontien — , Pontianus, Понтиан (как на с. 216). 235: «Отадилия». Опечатка вместо: Отацилия (вернее было бы Отакилия). 257: «Выражение Ламприда». Lampride — Lampridius, Лампридий. 282: «Мерид». Meri-de — Мерида. 286: «по имени Юбайена». Французское Jubaien — лат. Jubaianus, Юбаян. 300: «Кирику». Опечатка вместо: Карику(ср.: с. 184). 301: «Наиболее видным был Маркион». Должно быть: Маркиан. 302: «Изот». Опечатка вместо: Изат. 331₂: «Lunonium». Опечатка вместо: Eunomium. 331₃_₄: «Филипп Сидейский». Лучше: Сидский, от города , Side. 362: «из Долихеи Номмагенской». Дюшен: de Doliche en Commagene. Вместо «Долихея», нужно передать через Долиха (как — Сердика); «Номмагенской» — опечатка. 363: «Мопсуест–ский». Вернее: Мопсуестийский или Мопсуэстийский, от . 374: «в Хорассоне». Нужно: в Хорасане.

345

Ср.: Болотов В. В. Из истории церкви Сиро–Персидской//Христианское Чтение. 1899.1. С. 796 (отд. отт. С. 75).

Затруднения представляют и дают повод к колебаниям, при передаче прошедших через фонетику западных языков имен и терминов, в особенности те случаи, когда приходится выбирать между итацизмом, утвердившимся вообще во II в. по P. X. и существовавшем в Египте уже за 150 лет до P. X., с одной стороны, и общепринятым теперь на Западе этацизмом, с другой, — между подлинным греческим к и древним латинским с = к, и позднейшим (с VI в. по P. X.) латинским с = ц перед некоторыми гласными, даже при передаче к в греческих словах, —между древним ti = ти и позднейшим (с VI в.) ассибилированным ti = ци, — между s = русское с и s = з, когда оно стоит между двумя гласными. Выдерживать всегда в этих случаях вообще более верную исторически нашу церковно–славянскую передачу было бы, конечно, невозможно. Но в рассматриваемом переводе уступки в этом отношении западной фонетике делаются иногда и там, где в этом нет никакой особой нужды. Едва ли, например, есть какая-нибудь необходимость писать, как это делается на с. 32, «зелоты» по примеру французского zelotes, вместо «зилоты». 39: «Нарцисс», Рим. 16, 11 — , появился в этой форме здесь очевидно лишь вследствие недосмотра, так как далее, с. 307–308, | позднейшее лицо с этим именем, Иерусалимский епископ конца II в., называется уже «Наркиссом». 48,, 49, 108, 110 и дал.: «плерома» — . 48,: «Зоэ» — . 109: «Сиге» — . 49: «Гименей, Филет» — I , . Лучше было бы последовать славянской и русской I передаче в 2 Тим. 2, 18: Именей, Филит. 61–62, 82 и пр.: «Егезип» — I , может быть, лучше передавать через «Игисипп». 81, З24₃: | «Язон» — , Иасон, ср.: Рим. 16, 21. 105: «Енноиа» — , Эн-| ния. 109, 130 и дал., 235: «Цельс» — , Celsus, вернее могло бы I быть передано через Келье. 121, 163: «Гераклеон» — , Ирак–леон (ср.: 230, 233, 309, 319: Иракл). 141, 300: «Тациан» — , Tatianus, Татиан. 144, 162: «Домицилла». Очевидно — недосмотр, так как и у Дюшена стоит всюду Domitille. 147: «Бито» — Bito, , Ви–тон. 162: «Присцилла». Ср.: Деян. 18,18: — Прискилла. 168, 198: «Марция» — , «Гиацинт» — . 170: «Эпагат» — (ср. тут же Пофин — ). 192: «низан» — вместо нисан. 216, 240,246 и пр.: «Деций» — Decius, , Декий. 234: «Прото–ктет» — . 243: «Емеза, емезский». 362: «эмезский». , — Эмеса, Эмиса. 282: «Марциал» — Martialis, Мартиал. 283: «Марциан» — Marcianus, Маркиан. 299: «Герон» — , Ирон. 373: «Ктезифон» — , Ктисифон. 274: «Параклет» — , Параклит. 377: «день Бёма» — fete du Вёта, праздник кафедры, .

Но если нельзя признать целесообразным во многих случаях воспроизведение и в русском языке той передачи древних имен, какая хотя и утвердилась на Западе, но в действительности представляет искажение древней их формы, то тем более не следует уклоняться от употребления правильной формы, когда она вводится на Западе по научным основаниям. У Дюшена всюду пишется «Птолемеи, Птолемей» ( от = , ср.: «Птолемаида»), Не видно, для какой цели в переводе всюду вместо этого поставлено «Птоломеи, Птоломей» (С. 2,117,121,163,219,292₂): едва ли нужно возвращаться от единственно правильного начертания к неправильному, хотя появившемуся в позднейшие времена и у самих греков и перешедшему также и в славянскую Библию. [346] Напрасно также правильное у Дюшена «Xyste», , Xystus, передается всюду обычным в позднейшее время, но неправильным «Сикст» (С. 61, 157, 158,193, 254, 325). [347]

346

В. В. Болотов в письме 15 февраля 1894 г. Д. А. Лебедеву, по поводу мелитиан — от Мелития Ликопольского, в отличие от греческого Мелетия, между прочим замечает: «Из приведенных уже мест [из греческого текста творений св. Афанасия Великого] Вы видите, что мелитиан доказывать на манер Сгрдики не приходится просто потому, что meletiani сдуру взяты из латинских переводов (как Птоломей из , в котором неоспоримо уже ввиду простого = и

«О, Ахилл! о мой родитель!»

Возопил Неоптолём)».

347

Происхождение Sixtus из Xystus разъясняет P. de Lagarde. Mittheilun-gen. I. Gottingen, 1884. S. 134: «Sixtus = Xystus». «Es ist eine bekannte Tatsache, dass die romische Kirche drei Papste des Namens Xystus gehabt, und dass an diese drei nicht ein Xystus, sondern ein Syxtus der vierte und fun ft e angekniipft hat. Xystus musste im Munde der Italiener Sistowerden, wie Xenophon Senofonte wurde, Xaverius Saverio, Alexander Sandro (vergleiche die Namen in Deutschland wohnender Juden Sander und Sanders). Auf diesem Sisto ist dann durch falschen Ruckschluss Sixtus entstanden». Ксист I ок. 116–125 гг., II257–258 гг., Ill 432-440, Сикст IV 1471–1484, V 1585–1590.

Для исторической науки, постоянно имеющей дело с собственными именами, вопрос о надлежащей орфографии их должен иметь немаловажное значение. Если провести всюду правильное написание их в полной мере невозможно, нужно стремиться к этому по крайней мере в пределах достижимого. «Что чистый орфографический пуризм почти недостижим, — писал В. В. Болотов в 1891 г. по поводу совершенно неправильного исторически, но общераспространенного и на Западе, несмотря на авторитет, например, Киперта, написания «Сардика» вместо «Сердика»; [348] — что компромиссы с ходячей орфографией берут свое, это я знаю : я сам должен был бы писать на с. 305 «Константием», 312 «Лукифера», 310 «Парисийскому собору», и прежде всего 305 «Либерий, епископ Ромский». Но из того, что полной чистоты в орфографии не удается достигнуть, еще не следует, что нужно оставлять всякие поросли на этом поле. «Сардика» далеко еще не приобрела таких «прав гражданства», как «Париж» и «Рим». А история показывает, что иногда выпроваживают вон и «граждан». Ведь выпроводили же мы — забравшегося на страницы нашей летописи — польского «папежа», заменив его исторически характерным «папой». Надеюсь, когда-нибудь будет то же и с чешско–польским «Римом»: на его место появится историческая «Рома»». В доказательство возможности этого В. В. Болотов указывает на судьбу в русском языке в XIX в. «Гишпании» и «генваря». «Иностранные, особенно историко–геогра–фические имена представляют элемент, легко подчиняющийся воздействию логики. Пары хороших учебников по географии и всеобщей истории, вышедших из-под твердой руки корректора, который не заочно только знаком с орфографией иностранных собственных имен, [349] было бы достаточно для того, чтобы лет через десять заявило о себе поколение настолько грамотное, что ему показались бы странными не только «Гишпания» и «генварь», но и некоторые иные общепринятое нашего времени».

348

Болотов В. В. Либерий, епископ Римский, и Сирмийские соборы. — Сардика или Сердика? (Орфографический вопрос) / /Христианское Чтение. 1891.1. С. 515–517 (отд. отт. С. 59–61).

349

В примечании делается указание, как на особенно «потерпевшие», названия египетских городов (вместо Мемфи или Менфи, Саи, Тани или вернее Жани, принято писать Мемфис, Саис, Танис) и имена египетских богов (вместо Усири, Иси, Апи, Серапи, Ор — Озирис, Изида, Апис, Серапис, Го–рус). «А именам арабским приходится иногда окончательно плохо, когда русская рука почерпнет их из немецкого источника (передача, напр., Zulla через Цулла вместо Зулла). «А общеупотребительное Магомет (вместо пу–ристичного Мухаммад) по своему орфографическому безобразию со всякой «Гишпанией» померится».

Если такая реформа, как введение «Ромы» вместо «Рима», представляется пока слишком радикальной, то по отношению к весьма многим, не столь известным и иногда совсем малоизвестным именам установление правильной орфографии вполне возможно. Этому и должны содействовать подобные рассматриваемому издания.

Приложения К характеристике ученой деятельности профессора В. В. Болотова как церковного историка († 5 апреля 1900)

В произнесенных при погребении Василия Васильевича Болотова речах и в полученных Академией с разных сторон заявлениях скорби по поводу тяжкой утраты, понесенной наукой с его смертью, нашла в свое время ясное выражение непосредственная оценка в общем сознании всех, знавших почившего ученого, его высокого значения. В некрологах, посвященных его памяти, были уже отчасти отмечены главные стороны и важнейшие факты его учено–литературной деятельности и указаны его заслуги для науки. [350]

350

См.: «Церковный Вестник». 1900. № 16 (также в отдельном издании: «Венок на могилу проф. В. В. Болотова») и там некролог, принадлежащий проф. П. Н. Жуковту. Из других некрологов ср. особенно: «Тверские епархиальные ведомости». № 11; «Вестник Европы». Июль. С. 416–418 (В. С. Соловьева)·, Журнал Министерства Народного Просвещения. Октябрь. С. 81–101 (Б. А. Ту–раева); «Византийский Временник». С. 614–620 (Б. М. Me–лиоранского). Биографический очерк издан М. Рубцовым·. «В. В. Болотов». Тверь, 1900. — Настоящий очерк составился из посвященных памяти Василия Васильевича лекций, читанных в начале курса по Общей церковной истории в 1900 г.

Полная характеристика и точная оценка Василия Васильевича как ученого, однако, пока невозможны. Возможность для них откроется, когда приведено будет в известность и сделается доступным для изучения в целом виде его ученое наследство. Но и тогда это будет делом нелегким. Василий Васильевич представляет такую величину, что о нем можно, кажется, повторить то, что замечено об одном из наиболее уважаемых им ученых, Альфреде фон–Гутшмиде, издателем сочинений последнего: если бы ему пришлось в речи о себе вполне точно определять объем и цель своей ученой деятельности, как это требуется, например, при вступлении в члены Берлинской Академии наук, он и сам, может быть, был бы поставлен через это в затруднительное положение. Правда, для Василия Васильевича последняя цель его деятельности определялась, можно сказать, конкретнее, нежели для фон–Гут–шмида; но объем ее захватывал область даже более широкую, нежели деятельность последнего. Он чувствовал влечение к самым разнородным отраслям знания и достигал в них, насколько нужно было ему для его цели, совершенства профессиональных специалистов. Понятны трудности, какие должны встретиться при изображении ученого, для которого такой научный универсализм не был лишь желаемым идеалом, а был возможен на деле.

Предлагаемый очерк имеет целью указать лишь самые общие черты в образе Василия Васильевича как ученого, именно как представителя той науки, которая была его призванием и разработке которой он посвятил свои силы, объединяя в себе, по–видимому, все нужное для того, чтобы быть почти без ограничения идеальным ее представителем, — церковной истории. Преждевременность в известном смысле этого очерка, неизбежным следствием которой являются слишком общий характер и неполнота его, может, нужно думать, найти оправдание для себя в необходимости почтить память великого ученого хотя беглым и предварительным изображением его со стороны его ученой деятельности, не дожидаясь того, может быть, неблизкого момента, когда будет возможно сделать это с большей обстоятельностью.