Труды. Джордано Бруно

Бруно Джордано

Чикада. Простой народ и пословица говорят, что любовь делает стариков безумными, а молодых мудрыми.

Тансилло. Эти неудобства случаются не со всеми стариками и не со всеми молодыми, но верно в отношении одних - хорошо уравновешенных, и других - плохо уравновешенных. И при этом верно, что тот, кто может любить осмотрительно в юности, тот будет любить без заблуждений и в старости. Однако даром тратят время и вызывают смех те, которым в зрелые годы Амур вкладывает в руку азбуку.

Чикада. Скажите же теперь, почему судьба, или доля, названа незрячей и злой?

Тансилло. Судьба называется также незрячей и злой не сама по себе,

поскольку она есть порядок чисел и мер вселенной, - но ее именуют слепой те, кто находится под влиянием своих внушений, ибо она представляется слепой на взгляд, поскольку она непостоянна. Подобным образом она названа злобною, потому что нет ни одного смертного, кто каким-либо образом, жалуясь и споря с нею, не обвинял бы ее. Оттого-то и говорит поэт из Апулии:

Скажу тебе, Меценат, что нет человека,

Который был бы своею доволен судьбою,

Данной ему или разумом, иль небесами.

Точно так же объект назван возвышенной красотой, потому что только ей свойственно, и достойно ее, и по силам ей поднять субъект до себя; и поэтому субъект уважает его (объект) более достойно, более благородно; поэтому и красота чувствует себя господствующей над субъектом и более высокой, чем он, а субъект, по отношению к ней считается подчиненным и в плену у нее; обрекает меня на гибель, - говорится о ревности, ибо подобно тому, как любовь не имеет более близкой подруги, чем ревность, так она не имеет и большего врага; совершенно так же ничто не является более враждебным железу, чем ржавчина, которая рождается из него самого.

Чикада. Раз ты начал такое рассуждение, то и продолжай последовательно показывать остальное.

Тансилло. Так и сделаю. Я сказал выше о любви, что она являет мне рай; из этого видно, что любовь сама по себе не слепа и не сама делает некоторых влюбленных слепыми, но лишь при посредстве низменных расположений субъекта; так бывает с ночными птицами, которые становятся слепыми при наличии солнца. Значит, сама по себе любовь освещает, проясняет, раскрывает интеллект, заставляет его проникать во все и вызывает чудесные эффекты.

Чикада. Мне кажется, что Ноланец выражает это в другом своем сонете.

[7]

Амур, что к истине влечет мой жадный взгляд,

Черно-алмазные затворы отпирает

И божество мое сквозь очи вглубь впускает,

Ведет его на трон, дает ему уклад,

Являет, что таят земля, и рай, и ад,

Отсутствующих лиц присутствие являет,

Прямым ударом бьет и силы возрождает,

Жжет сердце и опять целит его стократ.

Внемли же истине, презренная толпа,

Открой свой слух словам без лжи и без убранства,

Вели, коль силы есть, глядеть глазам свои,

Иди за Отроком, раз ты сама слепа:

Нестойкая, ты в нем клеймишь непостоянство,

Незрячая, его ты смеешь звать слепым!

Таким образом, любовь “являет рай”, ибо дает понимание, усвоение, осуществление самых возвышенных дел или же дает величие, хотя бы внешне, любимым вещам; “отнимает рай”, - это говорится о судьбе, так как она часто наперекор влюбленным не дает так много, как это являет любовь, и то, что любовь видит и чего жаждет - судьбе чуждо и противно. Жалует мне всякие блага, - говорится об объекте, потому что то, что указано перстом Амура, кажется [автору] делом единственным, главным и всеобъемлющим. У меня отнимает блага, - говорится о ревности, не потому, что она делает их отсутствующими, убирает их с глаз, но потому, что

благо уже не является благом, но мучительным злом, а сладкое становится не сладким, но тоскливым и томительным. Так что сердце, то есть воля, благодаря любви обретает [вместо скорби] радость от самого своего желания, безотносительно к успеху. Разум, то есть сторона интеллектуальная, скучает, воспринимая судьбу, если она не нравится любящему. Дух, то есть естественная страсть, обретает свежесть, будучи восхищен тем объектом, который дает радость сердцу и мог бы быть приятен разуму. Душа, то есть субстанция пассивная и чувствующая, испытывает тяжесть, то есть подавляться тяжелым грузом ревности, которая его мучает.

К рассмотрению такого состояния добавлена вызывающая слезы жалоба, где сказано: кто избавит меня от борьбы и пошлет мне мир; или: кто отнимет у меня то, что ввергает меня в тоску, освободит от того, что так мне нравится, и откроет врата небес, дабы с признательностью принят был жар моего сердца, и осчастливлены были источники моих очей? Далее, продолжая осуществлять свое намерение, поэт добавляет:

[8]

Ступай теснить других, мой злобный рок,

И ревность, - прочь из мира уходи ты!

Без вас могли б высокий дать урок

Твой светлый облик, о любовь со свитой!

Любовь дает крыла, рок - боль зажег;

Пред ней - я жив, пред ним - лежу убитый;

В нем - смерть, в ней - избавленье от обуз;

Она - опора, он - тяжелый груз.

Не так ли должно о любви сказать?

Она и он не есть ли суть и форма?

И не одна ль дана м власть и норма?

И не одна ли их на мне печать?

Не двое их! Они в единстве дали

Моей судьбе блаженство и печали!

Четыре начала и края двух противоположностей он хочет свести к двум началам и одной противоположности. Пэтому он говорит: ступай теснить других; это значит: довольно тебе, рок мой, так сильно подавлять меня, но так как ты не можешь существовать без своих действий, то направь твое презрение в другую сторону. И прочь из мира уходи ты, ревность; ибо из остающихся двух прочих крайностей одна может заместить ваши чередования и функции, если ты, рок мой, даже будешь только моей любовью, а ты, ревность, не будешь чуждой субстанции его. Остается одна любовь, чтобы лишить меня жизни, сжечь меня, дать мне смерть и кости мои обратить в останки, - и вместе с тем она же вырвет меня у смерти, окрылит меня, оживит и поддержит. После этого два начала и одно противоречие сведутся к одному началу и к одной силе: вот почему и написано: но так ли должен о любви сказать я? Если этот светлый облик, этот объект является ее владением, то он и представляется владением одной лишь любви, норма любви есть ее собственная норма, отпечаток любви, отразившийся в глубине моего сердца, есть ее собственный отпечаток; оттого-то, говоря о светлом облике, я говорю о любви с ее вездесущей свитой.

ДИАЛОГ ВТОРОЙ

Собеседники: Тансилло и Чикада

Тансилло: Теперь Энтузиаст начинает высказывать свои чувства и раскрывать раны, обозначенные на теле и в субстанции, то есть в существе души. Он говорит:

[9]

Несу любви высоко знамя я!

Надежды - лед, но кипяток - желанья;

Я нем, но голосит гортань моя;

Меня знобят и стужи и пыланья;

На сердце - искры; на душе - рыданья;

Я жив, но мертв, смеясь, но слезы лья;