Труды
Шрифт:
Молитвенное предстательство {335}
Я попробую сказать о предстательстве то, что мне кажется важным, чтобы связать это понятие с жизнью. Для начала отмечу: в приходской практике, как и в общественной жизни, предстательство почти всегда понимают и осуществляют в форме молитвы, то есть благочестивого обращения к Богу, когда Его просят что-то сделать в ситуации, которая представляется полной боли или как будто требующей Его вмешательства. И очевидно, что суть такого обращения – предстательство.
335
Пер. с франц. по изд.: «L’Intercession». La Vie Spirituelle. 1988, t. 142, № 679. Rencontre interconfesionnelle, Neuvy s/Barangeon, 1970.
Но
Вероятно, все вы знаете, что латинское intercedo, «предстательствовать», не означает «молиться», но «сделать шаг», «вступить в сердцевину ситуации». Предстательствовать означает встать там, где конфликт, встать между двумя сторонами противостояния. И это очень важно, потому что только при таком условии наше предстательство имеет вес. Мы заняли ответственную позицию, и наша молитва состоит не в том, что мы изложили перед лицом Божиим какую-то нужду, – мы сами здесь, предстоим и готовы к тому, что наше присутствие окажется решающим или, во всяком случае, значительным.
С этой точки зрения есть большая разница между тем, кто делает такой шаг, ставящий его в сердцевину ситуации протеста, напряжения, насилия, и тем, кто готов стать посредником или попытаться найти условия компромисса. Посредник остается снаружи. Он пришел извне, он обладает объективностью равнодушия, он может оценить ситуацию и вместе с тем остаться вне ее. Он будет посредничать от одного к другому, пытаясь найти условия соглашения, а потом уйдет. Предстательство предполагает не такое отношение.
Образ, который мне приходит на ум, мы находим в Книге Иова, в конце девятой главы. Иов доведен до отчаяния, раздавлен тем, что его друзья говорят ему о Боге и чего он не может принять, потому что у него сыновнее сердце и он не может думать, будто Бог поступает просто по произволу. И в какой-то момент Иов восклицает: где же тот, кто встанет между мной и Судьей моим, кто положит руку свою на Его плечо и на мое плечо? (Иов 9:33). Вот в чем предстательство, вот чего ожидал Иов! Не того, кто со стороны или мимоходом попытался бы сблизить противостоящие стороны, а того, кто встанет в самую сердцевину ситуации и протянет руки к обеим сторонам, чтобы их соединить.
Этот образ мы видим осуществленным в истории через воплощение Христа. Он, Христос, пришел, встал в самой сердцевине этого безысходного противостояния, этого как будто неразрешимого конфликта. Он сумел встать в сердцевине ситуации, потому что в Нем сошлись оба элемента конфликта: Он человек и Он Бог. Он Сын Человеческий и Он Сын Божий. Он Слово воплощенное, полнота Божества во плоти, и конфликт разрешается в этой плоти, в которой обитает полнота Божества.
Но в этом исходе две стороны. С одной стороны, конфликт до конца разрешен во Христе в том смысле, что Он совершенный человек, и человек, не разлучившийся от Бога, свободный от греха. С другой стороны, этот конфликт поражает Христа в Его целостности, потому что в Своей человеческой плоти Он умрет из-за Своей двойной солидарности. Душа Его скорбит смертельно (Мк 14:34), Он повешен на кресте, Он отвержен из града человеческого и в момент предельного ужаса, охватившего Его вследствие солидарности с падшим человеком, Он испускает крик отчаявшегося человечества: Боже Мой, Боже Мой! зачем Ты Меня оставил? (Мк 15:34).
Двойная солидарность и одновременно двойная оставленность, можно сказать – двойное отвержение. Это двойная солидарность – существенная черта акта предстательства. И поэтому христианское предстательство – выражается ли оно молитвой, обращенной
Ясно, конечно, что христианин не одинаково относится к жертве и к палачу, но ни жертва, ни палач ему не безразличны, и он не выбирает себе места рядом с жертвой, проклиная палача. Он умирает вместе с жертвой и, как Христос с высоты креста, возносит молитву к Отцу: прости им Отче! они не знают, что делают (Лк 23:34).
Эта двойная солидарность составляет суть дела, потому что предстательствующий, который принимал бы только одну сторону, молился бы: «Господи, помоги этому и отвергни того», не учитывая тем самым проблему спасения того, кто неправ, того, кто сделал выбор против Бога и против брата. Такая молитва не была бы молитвой подлинного предстательства.
Разумеется, в жизни мы делаем выбор: наше сердце влечется к одним и закрыто для других. Но поскольку наше сердце совершенно закрыто, а наш выбор означает исключение, отвержение «другого» во тьму внешнюю (Мф 8:12) еще прежде Суда Божия, поскольку мы молимся против «другого», тогда как должны были бы молиться за него, мы остаемся вне положения, которое выбрал Христос. Тогда нам следует поставить себе вопрос, насколько наша предстательская молитва подлинна и цельна, в какой мере она отвечает духу Христову.
Вот что в основе: христианин встает в ситуацию, связывается с ней, принимает на себя ответственность, и это должно быть сделано полностью, до конца. Мы не вправе войти в ситуацию и оставаться в ней, лишь пока она терпима. Христос стал человеком однажды и навсегда. Он не совлекся Своего человечества в момент смерти на кресте (как считали докеты {336} ), и после Своего Воскресения Он не вернулся в положение, которому человек не причастен. Христос остается Словом Божиим воплощенным, и Его преображенное тело воскресения взошло на небо со следами ран от Страстей. Это мне кажется чрезвычайно существенным.
336
Докетизм (от греч. – «кажусь») – направление в христологической мысли, возникшее в первоначальном христианстве и утверждавшее, что телесность Христа, в том числе Его крестные страдания, были лишь кажущимися, призрачными. Учение получило наибольшее развитие в гностицизме и традиционно считается самым враждебным христианству из возникших в его недрах ересей или образовавшихся вокруг течений. Против докетов выступали многие ранние отцы Церкви, в том числе Игнатий Антиохийский, Ириней Лионский, Ипполит Римский и др.
Но это присутствие может осуществляться по-разному, в зависимости от ситуаций, применительно к данной трагедии или к той нужде, которая требует вмешательства. Первый пример: брак в Кане (Ин 2:1-11). Мы привыкли к этому евангельскому рассказу, и нас не поражает больше его нелогичность, потому что при первом чтении, еще без веры, без привычного нам благочестивого подхода к чтению слова Божия, этот рассказ должен бы задержать наше внимание, поставить нам проблему.
Вот что происходит. Господь, Его Мать, ученики, гости званы на бедную деревенскую свадьбу. Все сделано, чтобы радость была совершенна. И, однако, сердца еще жаждут радости, еще не переполнились радости, а пир кончается: вина больше нет! И тогда Божия Матерь обращается к Своему Божественному Сыну и говорит: вина нет у них. Что Ее заботит? Неужели все дело в том, что Она надеется, что Ее Сын сможет умножить вино, что пир продолжится дальше и в конечном итоге все упьются и заснут тут же, на месте? Неужели этого мы ожидаем от первой просьбы, молитвы Матери Господней? Вино ли в центре проблемы?