Труп в лесу
Шрифт:
Было за полдень, когда на хутор приехал полицейский, злой и усталый, — ночью он где-то охотился за ворами.
— И лошадь голодна, и у самого живот подвело,— угрюмо сказал он. — Только и знай — лови воров. Но-чью взял одного на мушку, да промахнулся, чёрт.
Лошади задали овса и сена, полицейского провели в горницу, накормили, угостили водкой. Уплетая сало за обе щёки, он спросил:
— Стало быть, у тебя, Март, хотели хутор спалить? Как же это вышло, а?
Набив рот, он бесцеремонно клал себе на тарелку куски пожирнее, а в жадную до спиртного глотку опрокидывал
— Как это вышло? — принялся рассказывать хозяин. — Сам я ничего бы не приметил, да вот пёс у меня хороший — залаял, поднял нас. Бросились к окну, видим, кто-то крадётся по пашне в кусты, а пёс за ним следом. Втроём сразу и вышли, а пса в дом заперли, чтобы дела не испортил. Забрались на сеновал, ждём. Думаем, наверняка вернётся. Не заждались, смотрим, кто-то у лестницы показался. Влез. Нас ему не видно было. Сунул он свечу в солому и спичкой поджёг. Так подстроил, чтобы солома не сразу занялась, а чуточку погодя. Тут выскочили мы и забрали мерзавца.
— Имели полное право там его и прикончить. Пёс не пролаял бы.
Хозяин задумчиво поглядел на пол, хрустнул раз?другой узловатыми пальцами.
— Парни хотели было, да я, дурень, запретил, — сказал он, — думал: человек я с деньгами, ну и нехорошо… нынче ведь время такое. Наживёшь ещё лишнего врага.
А потом зашептал на ухо полицейскому:
— Вам сподручнее пустить ему пулю в лоб — вы человек при должности, вам это спокойно, закон разрешает. Скажите, что, мол, в лес хотел бежать. Бахнул, да не мимо, чёрт возьми! Упал он ничком в кусты — и сразу дух вон.
Полицейский усмехнулся уголком рта.
— Ну что ж, почему бы… коли…
Он тоже перешёл на шепоток.
— К богу в рай — мало ли людей спроважено. Знаешь, как в песне поётся: крутят деньги всё на свете…
Он прищурил глаз, и хозяин сразу понял смысл этого прищура, в ответ подмигнул полицейскому, и оба усмехнулись во весь рот.
Полицейский с аппетитом грыз вкусную грудинку. Хозяин вполголоса сказал, что готов расплатиться по заслугам: мукой, поросёнком, двумя—тремя возами клевера да и ещё кое-чем.
Потом спустились в погреб. Человек спал в полупустой загородке для картофеля; колени у него стояли торчком, руки были связаны за спиной. Он храпел.
Хозяин постучал палкой по острым коленям.
— Эй ты, свечник, подымайся! Поразмыслим, что с тобой делать.
Человек проворно вскочил, вышел из загородки и поднялся в горницу вместе с хозяином и полицейским. Там он осторожно сел на стул — видно, сморила его усталость — и сказал:
— Дайте мне хлеба, живот подвело.
С разрешения полицейского работник развязал человеку руки, и тот принялся уписывать хлеб с молоком.
На дворе собирали в дорогу гостя из полиции: у лошади отобрали сено, дали ей овсяную болтушку, в телегу положили охапку пахучего клевера, хозяйка сунула туда же несколько мешков и узелки. Вывели незнакомца, снова скрутили ему руки и взвалили на телегу.
— Вяжи, вяжи потуже, не зевай, смотри, — наставлял полицейского хозяин.
— Не бойся, дружище. Не впервой вяжу. Да и зря, что ли, шпалёр при мне?
Он
Человек с непокрытой головой сидел на телеге, солнце светило прямо в лицо. Хозяин нахлобучил ему шапку.
— Ты у меня смотри, сиди смирно, — говорил полицейский незнакомцу. — У меня кольт что пушка, восьмизарядный!
Он гордо постучал по кобуре и залез на охапку сена. Арестованный сел пониже, у него в ногах.
Попрощались — «С богом!». Телега тронулась. Хозяину, видно, не терпелось ещё что-то молвить полицейскому напоследок, да не посмел — вдруг услышат работники. Полицейский понял хозяина без слов: езжай лесом, там и пристрели.
Тарахтя, выехали за ворота. Лошадиные ноги с белыми отметинами бойко мелькали по дороге, большая рогатая тень неслась всё дальше и дальше к деревне. Вскоре на телеге завязалась беседа, порой слышался даже смех.
— Кобыла твоя на ноги резва, — похвалил лошадь незнакомец, — с виду-то старая, кляча клячей, а бежит как жеребец-второгодок.
— Да, живая коняка, хулить не приходится. Бежит не хуже оленя, — согласился полицейский. — Раньше у меня лошади не было, только вот нынче весной купил. Разве ж пешком всюду поспеешь? Беготни у нашего брата ох как много.
— Да, не мало, поди, время нынче такое!
Проехали ещё, полицейский спросил:
— Может, неловко тебе ехать — связанному. Хочешь, попону накину?
Но человек не захотел попоны.
— Чего уж тут — неловко, — буркнул он. — Коли с полицией едешь — всем известно: руки скручены. А вот я, будь полицейским, стыдился бы людям руки вязать. У самого пушка болтается, а всё боится — вяжет. Я-то не сбегу, на мне никакого злодейства нет!
И разошёлся:
— И если даже связали да повезли — тут никакого стыда нет. Невинного скорее посадят, чем шельму. А поджигатель и вообще-то не бог весть какой злодей. По-моему, поджог вовсе не преступление! Есть суд по закону, а есть и самосуд. Куда лучше самому расправиться, чем. других заставлять. Небось не подожгут, если сам того не заслужил! Такой суд для богатых заведён испокон веку, он что Библия, древний, А бедняку суд и вовсе не нужен, никто его, бедняка, не ограбит, а правды ему и в суде не сыскать. Ежели нынче насчёт бога разобрались, что он для обмана поставлен — народ морочить, так и насчёт суда тоже разберутся. Надо, чтобы люди сами могли своего врага судить. В судах вот где больше всего несправедливости. Из-за судов и преступления не кончаются. Не так наказывают, как нужно.
Такие речи не понравились полицейскому. Он недовольно и нехотя пробурчал:
— Ежели без суда жить, так только одно и будет: побежит петушок-огонёк с крыши да на крышу. И больше ничего. Тогда и вовсе порядка на земле не станет.
Неизвестный воскликнул:
— Как раз тогда-то порядок сам собой наладится. Никто никого обижать не посмеет. Погорят одни люди начисто, зато другие жить научатся!
На хуторе вслед уехавшим глядели хозяин и хо-зяйка. «Скоро те двое, — думали они, — доберутся до развилки: одна дорога ведёт в деревню, другая сворачи-вает в лес. Куда повернёт полицейский?»