Трущобные люди
Шрифт:
– Старый черт, кроме лузы ничего не видит! – сердится партнер.
– Подрезаю красненького.
– Тридцать пять, и очень досадно! – считает маркер.
– В угол.
– Не было. Никого играют, тридцать пять дожидают!
– Батюшки мои светы! Кого это я вижу, сколько лет, сколько зим, голубушка Василий Яковлевич! Какими судьбами-с?
– На твою игру, Прохорыч, посмотреть приехал; из Нижнего теперь…
Прохорыч, живо кончив партию, бросил кий, и два старика, «собратья по оружию», жарко обнялись, а потом
– Где побывал, Василий Яковлевич?
– Дурно кончил. Теперь из Нижнего, в больнице лежал месяца три, правая рука сломана, сам развинтился… Все болит, Прохорыч!
Прохорыч вздохнул и погладил бороду.
– Руку-то где повредил? – спросил он, помолчавши.
– В Нижнем, с татарином играл. Прикинулся, подлец, неумелым. Деньжат у меня а-ни-ни. Думал – наверное выиграю, как и всегда, а тут вышло иначе. Три красных стало за мной, да за партии четыре с полтиной. Татарин положил кий: дошлите, говорит, деньги! Так и так, говорю, повремените: я, мол, такой-то. Назвал себя. А татарин-то себя назвал: а я, говорит, Садык… И руки у меня опустились…
– Садык, Садычка? – Ну, на черта, Василий Яковлевич, налетел.
– Да, Садык. Деньги, кричит, мне подавай. Маркер за партии требует. Я было и наутек, да нет…
– Ну, что дальше, что?
– Избили, Прохорыч, да в окно выкинули… Со второго этажа в окно, на мощеный двор… Руку сломали… И надо же было!.. Н-да. Полежал я в больнице, вышел – вот один этот сюртучок на мне да узелочек с бельем. Собрали кое-что маркеры в Нижнем, отправили по железной дороге, билет купили. Дорогой же – другая беда, указ об отставке потерял – и теперь на бродяжном положении.
Капитан, за несколько минут перед тем гордо державший по военной привычке свою голову и стан, как-то осунулся.
– Ну, а игра, Василь Яковлевич, все та же?
Капитан встрепенулся.
– Не знаю; из больницы вышел, еще не пробовал. Недели две только руку с перевязки снял.
– Поди, похуже стала.
– А может, отстоялась. Когда я долго не играю – лучше игра. Думаю свести.
– Своди, что же – на красненькую… – Прохорыч незаметно сунул под блюдечко десятирублевку.
– Спасибо, старый друг, спасибо, – выручаешь в тяжкую минуту.
– Мы старую хлеб-соль не забываем!
Капитан взял кий в руки.
– За капитана держанье, держу за капитана красный билет! – послышалось во всех углах. Посыпались на столы кредитки…
Капитан гордо выпрямился.
Его партнер, известный игрок Свистун, молодой мальчик, начал партию. Ловко, «тонким зефиром», его шар скользнул по боку пирамидки и вернулся назад.
Капитан оперся на борт, красиво согнул свой тонкий, стройный стан, долго целился и необычайно сильным ударом «в лоб» первого шара пирамиды разбил все шары, а своего красного вернул на прежнее место. Удар был поразительный.
– Браво, капитан, браво! – аплодировала, восхищаясь, бильярдная.
Но
Свистун сделал удар – и не отыгрался. Его шар встал посередине бильярда, как раз под всей партией. Стоило положить одного шара и выиграть все.
А капитан, удививший минуту тому назад бильярдную своим былым знаменитым «капитанским» ударом, продолжал стонать, сидя на стуле.
Вся бильярдная столпилась около него.
– Рука моя… рука… Умираю… Она сломана! – стонал капитан.
Ему дали воды. Он немного оправился и помутившимися глазами смотрел на окружающих.
– Играйте, играйте, ваш удар! – требовал Свистун и державшие за него.
– Пусть другой играет, он не может, видите, болен! – говорили противники.
– А болен, не берись! Мы тоже деньги ставили.
– Послушай, Свистун, я стою подо всей партией, разойдемся! – посмотрев на бильярд, промолвил капитан.
– Играйте-с!
Капитан, бледный, с туманным взором, закусив от боли губу, положил правую руку за борт сюртука, встал, взял в левую руку кий и промахнулся.
Свистун с удара сделал партию и получил деньги.
Капитан без чувств лежал на стуле и стонал.
Кто-то, уплачивая проигрыш, обругал его «старым вором, бродягой».
Его выгнали, больного, измученного, из бильярдной и отобрали у него последние деньги. На улице бедняка подняли дворники и отправили в приемный покой. Прошло несколько месяцев; о капитане никто ничего не слыхал, и его почти забыли. Прошло еще около года. До бильярдной стали достигать слухи о капитане, будто он живет где-то в ночлежном доме и питается милостыней.
Это было верно: капитан действительно жил в ночлежном приюте, а по утрам становился на паперть вместе с нищими, между которыми он известен за «безрукого барина». По вечерам его видали сидящим в бильярдных грязных трактиров.
Он поседел, осунулся, стан его согнулся, а жалкие лохмотья и ампутированная рука сделали его совсем непохожим на былого щеголя-капитана.
Неудачник
– Вы, батенька мой, зачем пожаловали? – Этими словами в прихожей классической гимназии остановил инспектор Тыква входившего гимназиста Корпелкина.
– Как, куда? В классы, Евдоким Леонидович!
– Зачем это?
– Как зачем? На переэкзаменовку!
– Поздно-с! Вчера совет вас исключил, переэкзаменовка вам не разрешена, можете завтра прийти за получением бумаг…
– Как? Почему не разрешена переэкзаменовка? Ведь у меня только одна двойка и то из латинского… Отчего же Куропаткина и Субботина вчера переэкзаменовали? У них по две двойки…
– Не знаю-с, завтра получите бумаги, а сегодня можете идти.
Корпелкин вышел. Слезы и злость душили его.