Трусиха

Бураков Сергей

– Как ушёл? – отталкивает меня жена и бежит к серванту.

У меня подкосились ноги.

– Егор, а где наши деньги? – начинает рыдать жена. – Ты кого привел? Где деньги? Семь лет откладывали на дачу… Звони в милицию… Звони, говорю, пока он далеко не убежал.

У меня потемнело в глазах.

Я очнулся от того, что кто-то смачивал мой лоб тряпкой. Конечно, это была жена.

– Напугал меня, – вытирает слёзы жена. – Помри ещё мне. Чего я одна-то делать буду. Бог с ними, с деньгами. Не жили богато, как говорится.

Жаль, конечно, что у нас своей дачи не будет, а ведь так мечтали, что на пенсии на природе будем отдыхать.

В дверь позвонили.

– Кто это может быть в такую рань? – испугалась жена.

– Сейчас гляну, – поднимаюсь я с дивана.

За дверью стоял Вовка. Я отошёл в сторону, пропуская друга.

– Чего пришёл? – гаркнула супруга. – Мало взял, что ли? У Егора кошелек ещё в кармане.

– Простите, – протягивает друг свёрток с деньгами, – спросонок я… на автомате. Очнулся только на улице. Не хотел я. Простите ещё раз. Пойду я.

– Куда ты пойдёшь? – передаю я свёрток супруге. – Пойдём, чаем тебя напою.

Вовка проходит на кухню, пряча глаза.

– Вор я, Егор, – обжигает губы горячим чаем Вовка. – Я ведь на Севере полгода только пробыл. А так всё по городам разным. Гастролёр я, одиночка. И квартиру я здесь не покупал.

– Так ты что, весь вечер вчера мне врал?

– Ну не всё. Всё правда, кроме Севера. Ещё правда, что уже два года как я завязал. Полностью завязал. Веришь?

– Да верю, чего уж там. Если, конечно, забыть про наш свёрток. А здесь-то ты как оказался?

– К тебе на могилку приехал. А тут вдруг ты… Снял я квартиру на неделю, в том дворе, где мы встретились. Я ведь как хотел… У тебя на могилке побывать и на родину поехать. К матушке на могилку сходить, а там будь что будет.

– Так тебя же на родине сразу узнают. Там ведь наверняка остались те, кто тебя помнит.

– Да пусть узнают. Устал я, Егор.

– Хочешь на зоне умереть?

– Да кто там хочет умирать, скажешь тоже. Нет, конечно. Но выбора у меня нет…

– Пожил бы пока на съёмной. У тебя же документы в порядке.

– В порядке, – вытирает слёзы Вовка, – но к матери всё равно поеду. Сегодня и поеду. Ночами она мне снится. Да и завязал я… На что жить-то мне? Я ведь пенсию не получаю.

– Значит, только тюрьма?

– Да. Поговорю с матушкой, пройдусь по деревне и пойду сдаваться.

– Да уж, перспективка, – вздохнул я.

На кухню тихо вошла жена и положила свёрток на стол.

– Вот, – тихо говорит она.

– Что вот? – не понял я.

– У меня знакомая однушку продаёт, денег как раз хватит. Пусть покупает и живёт. Поживёшь, пропишешься, а там и работу тебе подыщем.

– Да вы что, ребята, не надо, – прерывисто задышал Вовка. – Не надо мне. Я уже всё решил… Ну зачем вы…

– Надо, Вовка, – смотрю я на жену влюблёнными глазами.

– Бери-бери, – вздыхает жена, – тебе нужнее.

– Бери, – двигаю

я к Вовке свёрток. – А к матери твоей на нашей машине поедем. Вдвоем-то безопаснее будет.

– Ребята, – захлёбывается слезами Вовка, – какие же вы… Какие вы…

Встреча с прошлым

Наутро я застал Вовку на балконе, с полной пепельницей окурков.

– Ты чего, – спрашиваю, – ночью не спал, что ли?

– Не спалось, – отвечает. – О жизни прожитой думал. Детство наше вспоминал.

– Ну а чего вспоминать-то, – говорю. – Надо дальше жить. Давай-ка собираться потихоньку, и поедем, навестим твою матушку. За могилкой-то некому там приглядывать. Да и к брату твоему зайдём. Тоже, наверное, подправить там надо.

– Давай собираться. Думаю всё, куда деньги положить, чтобы не потерять.

– А ты чего, с собой, что ли, их надумал брать? Ну ты даёшь! Оставь пока Ленке на хранение, вечером вернёмся – заберёшь.

– А вдруг украдут? – хитро щурится Вовка.

– Я вам там бутерброды приготовила, – открывается дверь балкона. – Вы же не долго?

– Вечером вернёмся, – говорю. – В деревню ведь не будем заезжать. На кладбище заедем и назад.

– Вот и хорошо, – говорит Ленка, – а я пельмешек пока налеплю.

Всю дорогу, пока мы преодолевали пятьсот километров, Вовка молчал. Я не мешал ему, пусть подумает о прожитой жизни. Когда стали проезжать кладбище, друг очнулся:

– Не проскочи.

– Да помню я, – говорю, – сейчас заезд будет. А ты хоть помнишь, где могила-то находится у матери?

– Да вот думаю, найду ли, – вздыхает Вовка, – столько лет прошло. Всё изменилось.

– А вот я помню, где тебя похоронили.

Вовка криво улыбнулся.

– Вот заезд. Главное, чтобы не было никого. Постоим немного, не будем спешить.

– Хорошо, – останавливаю я машину за несколько метров до входа на кладбище. – Это тебе не город. Вряд ли здесь кто-то есть из живых.

Минут через десять мы вышли из машины и направились в сторону кладбища, не забывая смотреть по сторонам. Вовка так и не нашёл могилу матери. Бродил туда-сюда, но безрезультатно.

– Вроде вот здесь… Смотри, как кладбище разрослось. И деревьев этих не было. Да в этом лесу разве найдешь… Вроде в той стороне… И спросить не у кого.

– Ладно, – прервал я его бродилку, – пойдём к брату твоему. Он тут недалеко. Вон в той стороне. Я хорошо помню, как на кладбище заходишь, метров через двести бери левее…

Минут через десять мы остановились.

– Где-то здесь должна быть, – кручу я головой. Да вот же она…

Вовка вздрогнул и побледнел, взглянув на ухоженную могилку брата.

– Присматривает кто-то за ней, – вытирает он выступивший пот с лица. – Интересно, кто бы это мог быть?

– Значит, есть кому. Видишь, цветы ещё свежие. И на памятник не поскупились.