Труженики моря (другой перевод)
Шрифт:
Но и его моральное состояние мало-помалу изменялось. Печаль – облако с изменчивыми очертаниями. Это не значит, что он перестал страдать, но острота первых переживаний прошла, и понемногу Летьерри, не становясь менее печальным, стал менее безвольным. Теперь он был подвижнее, начал подавать признаки медленного возвращения к действительности.
Сидя однажды в зале нижнего этажа, он услышал разговор, хотя и не прислушивался к нему. Грация радостно сообщала Дерюшетте, что господин Летьерри сорвал бандероль с журнала. Это полуоживление было хорошим признаком. Несчастья оглушают, потом человек понемногу начинает приходить в себя. Вначале такое пробуждение бывает очень болезненным. Человек с новой силой ощущает горечь утраты, вспоминает все подробности потрясения. В подобном состоянии находился теперь Летьерри. Его переживания стали острее.
Внезапное потрясение,
Вот что произошло.
Однажды днем, числа 15–20 апреля, у двери дома раздался стук почтальона. Любовь открыла дверь. Ей подали письмо.
Послание прибыло из-за моря и адресовалось господину Летьерри. На нем стоял штемпель «Лиссабон». Любовь отнесла письмо хозяину, тот сидел, запершись в своей комнате. Он взял его и машинально положил на стол, даже не взглянув на конверт.
Около недели запакованное письмо провалялось на столе. Но в одно прекрасное утро Любовь сказала Летьерри:
– Сударь, можно стереть пыль с этого письма?
Летьерри очнулся.
– Ах да, – проговорил он и распечатал послание.
Вот его содержание:
В открытом море, 10 марта
Господину Летьерри, в Сен-Сампсон
Вы рады будете услышать обо мне. Я плыву на «Тамолипасе» и никогда больше не вернусь в ваши края. Среди экипажа находится матрос Тостевен с Гернзея, который вернется и сможет подтвердить вам все то, что я пишу. Я пользуюсь встречей с кораблем «Кортес», чтобы отправить на нем это письмо. Можете удивляться. Я честный человек. Такой же честный, как господин Клюбен. Думаю, вы уже знаете о происшедшем. Считаю все же полезным повторить. Дело в следующем: я вернул вам ваши деньги. Я взял у вас несколько необычным способом пятьдесят тысяч франков. Прежде чем покинуть Сен-Мало, я вручил вашему поверенному, господину Клюбену, три банковых билета в тысячу фунтов стерлингов каждый. Это составляет семьдесят пять тысяч франков. Надеюсь, вы согласитесь, что проценты достаточны. Господин Клюбен горячо защищал ваши интересы и охотно взялся передать вам деньги. Он взялся за это с таким рвением, что я решил вас предупредить.
Второй ваш поверенный
P. S. Господин Клюбен был вооружен револьвером, и это помешало мне получить с него расписку.
Прикоснитесь к адской машине, к заряженной лейденской банке, и тогда вы испытаете то, что почувствовал Летьерри, прочитав письмо.
В этом конверте, на этом сложенном вчетверо листке бумаги, который он вначале почти не заметил, заключалось взрывчатое вещество. Он узнал почерк, подпись, но что касается самого факта, то в первую минуту ничего не понял. Потрясение сразу привело его мозг в нормальное состояние.
Семьдесят пять тысяч франков, врученные Рантеном Клюбену, являлись загадкой, однако в то же время сыграли благотворную роль в этом потрясении, заставив мозг Летьерри трудиться. Делать предположения – полезная работа для ума. Разум просыпается и зовет на помощь логику.
Общественное мнение о Клюбене, столько лет пользовавшемся репутацией безукоризненной честности, с некоторых пор поколебалось.
В Сен-Мало было произведено судебное расследование с целью выяснить, что произошло с береговым сторожем номер 619. Но власти, как это часто бывает, впали в ошибку. Они остановились на предположении, что Зуэла уговорил сторожа бежать и увез его на «Тамолипасе» в Чили. Эта ошибка повлекла за собой ряд других. Производившие расследование были настолько близоруки, что даже не заметили Рантена. Однако попутно выяснилось много непонятных подробностей, еще более запутавших дело. К загадке присоединилось имя Клюбена. Обратили внимание на совпадение, а быть может, даже на связь между уходом «Тамолипаса» и гибелью Дюранды. В кабачке, где Клюбен надеялся появиться неузнанным, его узнали; хозяин кабачка показал, что Клюбен купил у него бутылку водки. Для кого? Оружейник с улицы Сен-Винсента заявил, что Клюбен приобрел револьвер. Зачем? Хозяин трактира в Сен-Мало, давая показания, сказал: Клюбен куда-то отлучался по вечерам; капитан Жертре Габуро заявил: Клюбен хотел выйти в море во что бы то ни стало, несмотря на то что он предупреждал его о тумане. Члены экипажа Дюранды в один голос твердили: погрузка парохода была произведена так небрежно, что, казалось, капитан готовился
Наконец дом в Пленмонте также давал показания; нашлись смельчаки, которые забрались туда и обнаружили там… что? Ни более ни менее, как дорожный мешок Клюбена. Тортевальская таможня конфисковала этот мешок и вскрыла его. В нем лежала провизия, подзорная труба, хронометр и белье с метками Клюбена.
Все это обсуждалось в Сен-Мало и по всему острову, и в конце концов люди убедились в том, что здесь замышлялось какое-то темное дело. Сопоставляли все эти обстоятельства. Нельзя было не обратить внимания на то, что капитан пренебрег предостережениями относительно погоды, на то, что он купил водку, на то, что рулевой опьянел, на то, что Клюбен сам стал к рулю, на неловкий поворот руля. Его героическое решение остаться на пароходе теперь выглядело как хитрость. Оставалось предположить, что Клюбен ошибся скалой. Если это так, то его решение разбиться об утес Гануа становилось понятным: от этого места легко было добраться до берега вплавь, засесть в «нечистом» доме и ждать возможности бежать. Дорожный мешок указывал на правдоподобность такого предположения. Но какое отношение все это имело к исчезновению берегового сторожа, оставалось непонятным. Все смутно сознавали: определенная связь здесь должна быть – но не больше. Выяснилось лишь то, что со сторожем номер 619 произошла какая-то драма. Возможно, Клюбен сам не играл в ней роли, однако в таком случае он должен был стоять за кулисами. Но самое главное оставалось непонятным: какую цель он мог преследовать? И зачем ему понадобился револьвер?
Зачем он разбил судно? Человек, не имея на то серьезных оснований, не бросает в тумане корабль на подводный риф, не готовится плыть к берегу и затем бежать в дальние страны. Каковы же причины, толкнувшие на это Клюбена?
В этом оставался огромный пробел. И вот теперь письмо Рантена заполняло его. Письмо вскрывало тайные цели Клюбена: украсть семьдесят пять тысяч франков. Рантен дал разгадку. Он свалился с неба с фонарем в руке. Его послание пролило последний луч света на темное дело. Оно объясняло все и даже называло свидетеля – матроса Тостевена. Помимо того, письмо давало объяснение покупки револьвера. Выяснилось, что Рантен был прекрасно осведомлен обо всем. Его послание давало возможность понять самую суть дела.
Не оставалось больше никаких обстоятельств, смягчающих вину Клюбена. Он предвидел крушение: доказательством служил мешок, найденный в «нечистом» доме. Если Клюбен был невиновен, разве не мог он в последнюю минуту, жертвуя собой и оставаясь на пароходе, вручить кому-нибудь из сидевших в шлюпке семьдесят пять тысяч франков для передачи господину Летьерри? Это слишком очевидно. Теперь всем стало ясно, что представлял собой Клюбен. Но он, очевидно, стал жертвой собственной ошибки и погиб на Дуврских скалах.
Такие размышления и соображения в течение нескольких дней занимали мысли Летьерри. Письмо Рантена оказало ему услугу, вернув способность думать. Сначала он был ошеломлен, затем мозг его начал бешено работать. Сделав над собой огромное усилие, Летьерри принялся собирать сведения. С этой целью он даже заговорил с людьми. Через восемь дней старик совершенно пришел в себя. Он вышел из состояния оцепенения, стал снова связно рассуждать и почти выздоровел.
Если господин Летьерри в глубине души еще рассчитывал поправить свои дела с помощью денег, когда-то похищенных у него Рантеном, то письмо отнимало у него и эту последнюю надежду.
К потере Дюранды прибавилась новая утрата – семидесяти пяти тысяч франков. Известие об этих деньгах пришло как бы для того, чтобы дать ему глубже почувствовать, что он потерял. Письмо подтверждало – он разорен окончательно.
Летьерри, как мы уже говорили, пришел в себя, но теперь страдал еще сильнее. После двухмесячного перерыва он принялся заниматься хозяйством, думать о том, какого ремонта требует дом. Мелкие заботы жалят человека тысячами игл, и это бывает иногда болезненнее, чем глубокое отчаяние. Переживать несчастье по мелочам, отвоевывать у свершившегося факта шаг за шагом почву, которую он выбил у вас из-под ног, – ужасно. Глыбу горя можно вынести, но пыль его страшна. Большое несчастье оглушает, а мелочи превращаются в пытку.