Труженики моря (другой перевод)
Шрифт:
Портовый колокол, между тем, разбудил всех. Любовь и Грация поднялись с постелей и вошли в залу, испуганные и безмолвные. Грация держала в руке подсвечник. Соседи – горожане, крестьяне и моряки поспешно сбежались к набережной, изумленно разглядывая трубу Дюранды, возвышавшуюся над баркой. Некоторые, услыхав голос господина Летьерри, раздававшийся в доме, начали осторожно подходить к приоткрытой двери. Первой в дверь просунулась голова господина Ландуа, который вечно оказывался там, где происходило что-нибудь интересное.
Когда люди испытывают большую радость, им всегда приятно иметь свидетелей. Толпа является для них точкой опоры, они делятся с ней своей радостью и вновь переживают ее. Господин Летьерри вдруг заметил людей, окружающих его. Он обрадовался тому, что аудитория столь велика.
– А, добро пожаловать! Хорошо, что
– На ком? На машине? – спросил Ландуа.
– Нет, на Дерюшетте. Да, и на машине! На обеих! Он будет моим зятем вдвойне. Он будет капитаном. Добрый день, капитан Жиллиат! Вот увидите, какой станет наша Дюранда! Мы будем делать большие дела, наладим перевозки товаров и пассажиров, быков и баранов. Сен-Сампсон скоро догонит Лондон! А вот кому мы обязаны всем этим! Говорю вам, подобное неслыханно. В субботу об этом будет напечатано в газетах. Жиллиат-Хитрец действительно хитер! Что это за луидоры?
Летьерри только сейчас заметил, что в коробочке, кроме банковых билетов, лежало золото. Он взял ее, высыпал золото в пригоршню и положил его на стол.
– Это для бедных. Господин Ландуа, передайте эти деньги от моего имени общине Сен-Сампсона. Вы знаете о письме Рантена? Да, я вам его показывал. Так вот, я получил эти деньги. На них могу теперь купить сосну и дуб и произвести постройку. Вот погодите! Да, вы помните, какая погода стояла в течение трех дней? Какой был ветер и ливень! Казалось, небо стреляет из пушек. Жиллиат провел те дни на Дуврских скалах. И это не помешало ему вытащить оттуда Дюранду, как я извлекаю часы из кармана! Благодаря ему я опять человек. «Чертова лодка» старого Летьерри снова начнет ходить по морю! Меня всегда привлекала эта выдумка – ореховая скорлупа с парой колес и дымоходной трубой. Я давно твердил себе, что сделаю такую штуку. Мысль пришла мне в голову в Париже, когда я сидел в кафе на углу улицы Дофен и прочел об этом в газете. Да знаете ли вы, что Жиллиат был бы в состоянии сунуть машину в карман и разгуливать с ней! Да, он создан из железа и кованой стали, из алмаза, он прекрасный моряк, кузнец, словом – замечательный парень! Вот это – настоящий человек! Мы все – мелюзга по сравнению с ним. Вы все и я в том числе – морские волки, а он – морской лев. Ура, Жиллиат! Не знаю, как он смог проделать все это, но ясно, что он сам дьявол. Ну как же мне после такого не выдать за него Дерюшетту!
Дерюшетта уже в течение нескольких минут находилась в комнате. Она не произнесла ни одного слова, не двинулась с места. Девушка появилась словно тень. Незамеченная никем, опустилась на стул позади господина Летьерри, возбужденного, радостного, размахивающего руками и кричащего во весь голос.
Вслед за ней возникла еще одна безмолвная тень. Человек, одетый в черное, с белым галстуком, со шляпой в руке, остановился у двери. Народу в комнате теперь было много, и горело уже несколько свечей. Свет озарял человека, одетого в черное, сбоку. Его молодой и чистый профиль вырисовывался на темном фоне
Люди, узнав приходского пастора Энебезера Кодре, расступились, чтобы дать ему дорогу. Однако он застыл на пороге. Его фигура выражала нерешительность, но взгляд был тверд. Несколько раз его глаза встречались с глазами Дерюшетты.
Жиллиат нарочно или случайно держался в тени, так что видна была лишь его фигура, выражавшая смущение.
Летьерри не видел пастора, но заметил Дерюшетту. Он подошел к ней, крепко обнял ее и поцеловал в лоб. Затем протянул руку, указывая на темный угол, где стоял Жиллиат.
– Дерюшетта, – сказал он, – ты опять богата, и вот твой муж!
Дерюшетта, подняв голову, растерянно посмотрела в темноту.
Летьерри продолжал:
– Мы сыграем свадьбу сейчас же, завтра, если можно. Здесь ведь формальности не так важны, пастор делает все что ему угодно, можно обвенчаться раньше, чем успеешь крикнуть «караул». Это не то что во Франции, где надо делать оглашение, давать объявления и так далее. Ты сможешь похвастаться, что твой муж – храбрый человек, настоящий моряк! Я знал это еще в первый день, когда увидел, как он возвращается с острова Герм с пушкой в лодке. Теперь он вернулся с Дуврских скал и привез оттуда счастье тебе, мне и всей стране; когда-нибудь об этом человеке будут говорить повсюду! Ты сказала, что выйдешь за него замуж, и ты сдержишь слово. У вас появятся дети, я стану дедушкой, и ты будешь женой настоящего парня – он работает, приносит пользу, предприимчив, с ним не сравнятся сто других, он спасает чужое богатство, он добр, честен. По крайней мере, ты не выйдешь, как другие богатые привередницы, за офицера или за пастора, то есть за убийцу или лгуна. Почему ты торчишь в углу, Жиллиат? Тебя совсем не видно. Грация, Любовь! Побольше света! Осветите-ка моего зятя! Обручаю вас, дети мои! Вот твой муж, мой зять, Жиллиат из Бю-де-ля-Рю, славный малый, прекрасный матрос! Никто другой не будет ни твоим мужем, ни моим зятем, клянусь в этом перед Господом Богом. А! Вы здесь, господин кюре, вы обвенчаете этих молодых людей!
Летьерри только сейчас заметил пастора Кодре.
Грация и Любовь исполнили приказание хозяина. Два подсвечника, поставленные на стол, осветили Жиллиата с головы до ног.
– Смотрите, какой красавец! – закричал Летьерри.
Жиллиат выглядел ужасно.
Он был в тех же лохмотьях, в которых покинул утром Дуврские скалы, оборванный, грязный, обросший бородой, со спутанными волосами, с воспаленными, красными глазами, исцарапанным лицом, окровавленными руками. Ноги его были босы. На волосатых руках виднелись волдыри.
Летьерри был в восторге.
– Вот он каков, мой зять! Какую битву с морем он выдержал. Он весь в лохмотьях. Какие плечи! Какие лапы! Ах, какой ты красавец!
Грация подбежала к Дерюшетте, чтобы поддержать ее. Девушка потеряла сознание.
Кожаный сундук
С самого рассвета весь Сен-Сампсон был на ногах. Возбуждение перекинулось и в порт Сен-Пьер. Слух о том, что Дюранда воскресла, разнесся по всему острову. На побережье толпились люди, пришедшие взглянуть на спасенную машину. Всем хотелось рассмотреть ее получше или хотя бы пощупать. Однако Летьерри, еще раз торжествующе осмотрев механизм при свете дня, поставил возле барки двух матросов и запретил им подпускать любопытных. Но глазевшим было достаточно и одного вида торчавшей трубы. Толпа восхищалась Жиллиатом и не переставала говорить о нем. К его имени стали все чаще прибавлять прозвище Хитрец. Но восхищенные речи нередко оканчивались такими словами: «Не совсем приятно знать, что на острове есть люди, способные на подобные вещи».
С улицы было видно, что господин Летьерри сидит за столом у окна и пишет, поглядывая то на бумагу, то на машину. Он так погрузился в это занятие, что лишь однажды оторвался, позвал Любовь и спросил у нее, как себя чувствует Дерюшетта. Любовь ответила, что Дерюшетта встала и вышла из дому. Летьерри сказал:
– Она хорошо сделала, что пошла подышать свежим воздухом. Ночью ей стало дурно от духоты. В комнату набилось слишком много народу. И кроме того – радость, неожиданность, а окна-то были закрыты. Да, у нее будет хороший муж!