Труженики Моря
Шрифт:
Одним из чудес пещеры была сама скала. Скала эта то арка, то стена, то форштевень или пилястр – местами дикая и голая, местами самой тонкой чеканной работы, на какую только способна природа. Нечто высоко одухотворенное примешивалось к массивной аляповатости гранита. Что за художник бездна! Иная стена, словно нарочно вырезанная правильным четырехугольником и покрытая то здесь, то там округлыми наростами, казалась чуть стершимся барельефом; перед этим скульптурным эскизом можно было бы грезить о черновом наброске, приуготовленном Прометеем для Микеланджело.
Чудилось: достаточно нескольких взмахов резца, и гений завершил бы то, что начал исполин. В иных местах скала была в золотых и серебряных узорчатых насечках, как сарацинский щит, или выложена черной эмалью, как флорентийский водоем.
Морская плесень драпировала великолепным бархатом углы пещеры. Отвесные стены были в фестонах из крупноцветных лиан, которые держались чудом и так искусно украшали скалы, что, казалось, были одарены разумом. Стенница со вкусом и кстати раскидывала гроздья своих диковинных цветов. Пещера прельщала, чем могла. Необычайный райский t свет, струившийся из-под воды, эти морские сумерки, тень и одновременно неземное сияние смягчали все линии придавая им призрачность и расплывчатость. Каждая волна была призмой. Все контуры под радужной водной зыбью окрашивались так, словно лучи преломлялись через слишком выпуклые оптические стекла; под водой колыхался весь солнечный спектр. В прозрачной, словно предрассветное небо, волне будто дробились полоски затонувшей радуги. А в иных уголках воду пронизывал лунный луч. Здесь смешалось воедино все земное великолепие, украшая это детище ночи и тьмы. Не было на рвете ничего более волнующего и более загадочного, чем красота этого подземелья. Тут всем правили магические чары Волшебная растительность и безобразные каменные напластования, сочетаясь, создавали гармонию. Этот союз творений природы был счастливым браком. Ветки не цеплялись за гранит а как будто слегка прикасались к нему. Дикий цветок с нежной-лаской льнул к суровой скале. Массивным каменным столбам служили капителью и фризом хрупкие колеблющиеся гирлянды – они напоминали пальчики фей, щекочущие ноги бегемотов. Утес поддерживал лозу, а лоза обнимала утес с какой-то хищной грацией.
Таинственное сочетание уродливых форм порождало какую-то царственную красоту. Произведения природы, не уступая в величии произведениям гения, заключают в себе нечто совершенное и действуют на нас с неотразимой силой. Они – неожиданность, властно подчиняющая себе наш разум; в них чувствуется замысел, недоступный человеческому пониманию, и всего сильней они захватывают, когда внезапно открывают изысканность ужасного.
Никому неведомый грот, если можно так выразиться, принадлежал к потустороннему миру. Там было сосредоточено все самое необычайное, что могло поразить человека. Склеп был залит каким-то апокалиптическим светом. Не верилось, что все это существует. Глазам представлялось нечто реальное, отмеченное печатью неправдоподобия. Все это можно было видеть, осязать, ощущать, но поверить в это было трудно.
Дневной ли свет лился через окно под морем? Вода ли зыбилась в темной этой купели? Может быть, облака поднебесья обернулись аркадами и портиками пещеры? Да и на камень ли ступала нога? Как знать, не распадутся ли эти плиты и не обратятся ли в дым? Что это за россыпь раковин, искрящихся, словно драгоценные камни? Далеко ли отсюда до жизни, до земли, до людей? Что за очарование таилось в этой тьме? Она вызывала невыразимый, почти священный трепет, которому словно вторило легкое, тревожное колыханье трав в глубине вод.
В конце этого подземелья, продолговатого по форме, под циклопической аркой изумительно правильного сечения, в еле заметной нише, подобной пещере в пещере, или скинии завета в святилище, за зеленоватой световой пеленой, спадающей, как завеса в храме, из воды выступал камень с квадратными гранями, похожий на алтарь. Его окружала вода. Казалось, с него только что сошла богиня. Воображение невольно рисовало нагую небожительницу, в вечной задумчивости стоявшую
Красота пещеры точно была сотворена для нее. Во имя этого кумира, феи жемчугов, властительницы ветров, этой пеннорожденной грации, только во имя ее, – по крайней мере так казалось, – подземелье было благоговейно скрыто в камне, и ничто никогда не могло дерзновенно нарушить таинственный полумрак и величавое безмолвие вокруг божественной тени.
Жильят, который был как бы ясновидцем природы, размышлял, охваченный неясным волнением.
Вдруг внизу, в чудесной прозрачности вод, походивших на расплавленные драгоценные камни, Жильят заметил нечто неописуемое. Что-то вроде длинного лоскута двигалось в колеблющихся волнах. Лоскут не плыл, а несся:, у него была какая-то цель, он куда-то направлялся, он спешил. Этот обрывок напоминал шутовской колпак с длинными зубцами, – дряблые и плоские зубцы извивались в воде и, казалось, были покрыты какой-то непромокаемой пылью. Он внушал и ужас и омерзение. Он казался чем-то фантастическим, не то живым существом, не то призраком. Он как будто стремился в самый темный конец подземелья и ушел в глубину. Водяная толща над ним потемнела. Зловещий силуэт промелькнул и исчез.
Книга вторая
Тяжкий труд
I. Находчивость того, кто во всем нуждается
Подземелье выпускало людей неохотно. Войти в него было нелегко, а выйти еще труднее. Однако Жильят выбрался наверх и больше туда не возвращался. Там он не нашел того, что искал, а времени для праздного любопытства у него не было.
Он тотчас пустил в ход кузницу. Ему недоставало инструментов, и он изготовил их сам.
Обломки судна заменили ему топливо, вода – двигатель, ветер – кузнечные мехи, каменная глыба – наковальню, инстинкт – уменье, а воля – силу.
Жильят горячо принялся за свою невеселую работу.
Погода, казалось, благоволила к нему. По-прежнему было сухо и почти ничто не лапоминало о периоде равноденствия.
Подошел март, но все было спокойно. Дни становились длиннее, синева небес, легкое колебание безграничной водной шири, безмятежность полуденных часов – лее как будто исключало дурной умысел. Море весело играло на солнце. Сначала ласки, потом предательство. Морская бездна не скупится на подобные ласки. Когда имеешь дело с этой женщиной, не доверяй ее улыбке.
Ветер был слабый, тем лучше работало водяное поддувало, слишком сильный ветер служил бы скорее помехой, чем помощью.
Жильят привез с собой пилу; он сделал напилок; пилою он пилил дерево, напилком – металл. К ним он добавил две железные руки кузнеца – клещи и щипцы; клещи сжимают, щипцы управляют; одни действуют как руки, другие – как пальцы. Набор инструментов – это организм. Жильят постепенно раздобывал помощников и изготовлял свое вооружение.
Из куска листового железа он сделал колпак над кузнечным горном.