Трясина.Год Тысячный ч.1-2
Шрифт:
Заросли сосняка закончились, и началась топь. Мы брели по зыбкой почве, временами проваливаясь в трясину чуть ли не по пояс. Но под пластом болотной грязи таилась твёрдая тропа, о которой знали только Братчики. Дорога вела в лесной лагерь.
Соглядатаи и Охранители делали всё, чтобы люди боялись, не смели возвысить голос против власти. Но после расстрела площади внезапно полыхнуло, и пожар этот бушует до сих пор. Уже полпровинции охвачено бунтом. Люди бегут в леса, присоединяясь к повстанцам. Наш лагерь был далеко не единственным.
Охранители обязаны были дать этому какое-то объяснение. На первых порах во всём винили Дуумвират. Братчики будто бы существуют на деньги вражин-эверонцев - которые,
Впереди замаячили неуклюжие смотровые вышки, кое-как сбитые из старых досок и тощих, искривлённых стволов болотных деревьев. Сквозь марево, поднимающееся над трясинами, проступили очертания натянутых тентов. Потянуло дымом костров. Лагерь Братчиков.
Наш лесной стан располагался на сухом островке посреди болот. Всего в нашем 'войске' насчитывалось около двух сотен человек, вооружённых кто чем: кремнёвыми ружьями, трофейными винтовками, топорами и саблями, сделанными из обычных крестьянских кос. Возглавлял это 'войско' Стах Волчек. Сташек. Какую роль тут играл Вэл Йорхос, я точно не знала. Ясно было, что сам он не из Братчиков. В лагере он появлялся лишь время от времени, недолго беседовал со Сташеком и пропадал снова. Памва сказал однажды, что Вэл тут от контрабандистов. Представитель, вроде как. И переговорщик. Это важно. У контрабандистов Братчики покупали оружие и боеприпасы. Когда было чем заплатить, конечно.
Когда мы вернулись в лагерь, Памва первым делом поспешил к брезентовому шатру, в котором располагался штаб. Докладывать обстановку. Ну и трофеями похвастаться. Сама я в штаб не пошла. Сразу направилась к походной палатке, которая размещалась в глубине лагеря. Мой дом теперь здесь. У входа стояла бадья с водой, в ней плавал деревянный ковш. Я заметила кровь у себя под ногтями и на кончиках пальцев. Зачерпнув воды, я вымыла руки и вошла в палатку. Окон тут не было, но натянутая ткань просвечивала, и в палатке было довольно светло. На землю были брошены циновки, сплетённые из тростника. На циновке, отвернувшись лицом к стенке, лежал Ян. Когда я вошла, он пошевелился и приподнялся на локте.
– Лита?
– спросил он вполголоса.
– Да, - ответила я.
В полумраке я разглядела его серое лицо. Полотняная повязка скрывает глаза. Тёмно-русые волосы, когда-то коротко обрезанные, отросли и спадают на лоб спутанными прядями. Он всегда нервничает, когда в палатку заходят посторонние. Не хочет, чтобы его видели. Недавно он спросил меня, сильно ли обезображено его лицо. Нет, не сильно. Палач пожалел. Я чувствовала страшную усталость. Сняв винтовку с плеча, я повалилась лицом вниз на циновки. Из-под локтя взглянула на брата.
– Ты как?
– спросила я.
– Воды хочешь?
– Если я захочу воды, то пойду и возьму, - ответил Ян. В его голосе слышалось упрямство. Он часто давал мне понять, что не такой уж он беспомощный и может сам о себе позаботиться.
–
– он приподнялся и сел, обхватив колени руками.
– Получилось с генератором?
– Неа, - ответила я.
Я рассказала ему всё, умолчав лишь о том, что застрелила в упор стражника. Когда-то Ян не смог выстрелить человеку в лицо. Я смогла.
– А Волчек знает? Про патрульных?
– спросил Ян, когда я закончила.
Я молча кивнула. Потом, спохватившись, что Ян не видит, произнесла вслух:
– Знает. Памва пошёл отчитываться.
При упоминании о Памве-Хлусике он заулыбался.
– Зря я ему сказал. Он же не успокоится теперь. Олух сельский.
Но улыбка его быстро угасла. Ян опустил голову на руки и замолчал. Я смотрела на него, и сердце мое сжималось. От моего брата осталась лишь тень. Он стал очень замкнутым. С ним часто случались приступы какого-то тоскливого безразличия, когда он часами лежал лицом к стене, за весь день не проронив ни слова. Расшевелить его мог только Памва. Я не знала, как это ему удавалось. Памва просто говорил с ним. Рассказывал истории из своей жизни, половина из которых, несомненно, были выдуманными. Однажды я видела, как Памва схватил Яна за руку и принялся что-то чертить пальцем на его ладони. Памва пытался описать какое-то чудище, которое будто бы повстречалось ему на болотах, но слов Памве не хватило, и тогда он попытался это существо изобразить, "рисуя" на ладони Яна. И так каждый раз. Памва-Хлусик рассказывает истории. Ян молчит. Вроде слушает. Иногда он просит Памву заткнуться и уйти. Но тот не сдаётся. Тащит Яна из этой трясины. Не знаю, ради чего.
Откуда он взялся и какого он роду-племени, я тоже не знаю. Хлусик - это прозвище. 'Врушка' значит, 'Обманщик'. Имя из старой сказки. Все её знают. В тёмном-тёмном лесу жили два злых чертёнка, Хлусик и Злыдзень. Они таились в дебрях вдоль лесных дорог, подкарауливая одиноких путников. И когда на лесной дороге показывался странник, пеший или конный, Хлусик и Злыдзень выскакивали из зарослей и пугали несчастного до смерти. Но однажды им повстречался человек, который не испугался чертенят. Этот смельчак схватил Злыдзеня за колтун и поволок его к лесному омуту, собираясь утопить. И тогда Хлусик исполнил три желания бесстрашного путника, чтобы вызволить своего приятеля. Уже не помню, чего себе затребовал тот смельчак. Кажется, новые сапоги, коня и принцессу в жёны. Мораль сказки: преодолей свой страх, и станешь королём.
Памва-Хлусик не был похож на злого чертёнка. Он был странным. Он и вправду много врал, но без злого умысла - ему просто нравилось сочинять истории. Голова его работала не так, как у большинства людей. Иногда его можно было принять за сумасшедшего. Но он один мог вытащить Яна из чёрной тоски, за что я была ему очень благодарна.
Поднявшись на ноги, я вытащила из-под циновки деревянный гребень. Подошла к Яну. Он не шелохнулся, когда гребень коснулся его сбившихся волос. В детстве, когда мы ещё жили в дюнах, я, бывало, сажала брата перед собой и вооружившись гребнем, воевала с его спутанными космами. Для мальчишки это было издевательством. Он ныл и вырывался. Иногда я теряла терпение и награждала его затрещиной. Сейчас, как много-много лет назад, я расчёсывала брату волосы деревянным гребнем. Отдалённый шум моря был слышен даже здесь, среди трясин. Когда-нибудь мы вырвем сердце Железному Дракону. Когда-нибудь мы снова выйдем к Морю.
Интермедия третья
'Когда Тот, Кто Грезит пожелал очистить мир огнём, призвал он всех праведников, что оставались на земле, и велел им укрыться на севере в городе Аройн, что означает 'Венец'. И оставил он праведникам два величайших дара - Грёзу и Ключ в своё Царствие, сказав: 'Когда старый мир сгинет в пламени, жизнь на Земле продлится ещё тысячу лет. Если за этот срок ваши потомки не утратят моих даров, то проживут ещё тысячу тысяч веков, а сыны их обретут жизнь вечную. Если же Ключ выскользнет из их пальцев и будет потеряна Грёза, то отдам я своё творенье в руки Хаосу, чего он так давно жаждет, и тот день для сынов человеческих станет последним'.