Трюкач
Шрифт:
Никак не отреагировал Слой на «метро». А должен бы. Хоть как-то. Вот… блин-н… комом. Или у Слоя не нервы – канаты.
– Опять же репутация фирмы. Наша фирма производит хорошее впечатление. Так ведь, Слой?
– Да-а… – преувеличенно поддержал Слой. – Но вроде бы не новье. А чего – «шестерка»? Брал бы сразу «девятку».
– Да так, по случаю. Следующая «девятка» будет. Пошли?
Они пошли. Слой ненароком пару раз оглянулся, будто ждал, что из запертой «шестерки» в последний миг выскочат иссиня-бритые абреки по мановению правой руки Ломакина и таки затолкают его, уважаемого Евгения Павловича, на самое дно между сиденьями и рванут
Никто, само собой, не выскочил. Ломакин – сам по себе. Слой по пути в кабинет (неблизкий путь: залище с корабликом из драгметаллов, широченные лестницы, зимний сад, коридоры-коридоры) светски бормотал по пустякам, чтобы не молчать: пакет документов готов – ну сейчас придем, обо всем поговорим; Таша-лупоглазка не объявлялась – ну сейчас придем и это обсудим; жаль, Антонина Николаевна нездорова, не появится сегодня – ну сейчас придем, звякнем ей, завтра чтоб была, иначе не успеть; кассеты, кстати, Витя не захватил, наверное, – ну сейчас придем, свяжемся кое с кем, напрямую свяжемся, Тим должен подъехать…
Слой врал, так сказать, состоянием души. Ломакин, впрочем, тоже врал. Ничего! Сейчас придем…
– Секундочку! – деловито сказал Слой, миновав было одну из многочисленных дверей. Приоткрыл, сунул нос: – Дрась! Вовы еще не было? Как же так! Пусть зайдет, как появится.
И посеменил дальше, посеменил. Цокая языком: совершенно распустился коллектив. Ломакин присоединился к сетованию неопределенным укоризненным «м-мда-а».
Сколько же помещений занимает здесь «Аура плюс»? Каждое второе? Не отмахаешься, утомишься. Он не стал придерживать Слоя, когда тот сунулся в поисках Вовы, хотя, естественно, мог это сделать. Но… зачем раньше срока проявлять очевидное (очевидно: не Слой ведет Ломакина в свой кабинет, но Ломакин ведет Слоя в его кабинет). А Вова… Что ж, Вова так Вова. Хоть дюжина Вов!
Они пришли. Очередная Барби выразила «о-ой, Евге-ений Па-а-алыч!», будто при виде любимого шефа у нее мгновенно началась течка.
– Два кофе! – деловито бросил ей Слой и шмыгнул в кабинет, торопясь усесться за письменный стол.
Понятно. Не за круглый стол для партнеров-переговоров, но за письменный-начальский. Садись, Ломакин, сбоку – припека ты. К тому же письменный стол богат выдвижными ящиками, мало ли что в них валяется на всякий пожарный…
– Н-ну, супермен! Как у нас дела? Как там в Баку? – будто Слоя и в самом деле интересовало прежде всего, как там в Баку, будто Слой искренне ожидал, что Ломакин искренне расскажет, как там в Баку, будто Слой и сам не знает, как там…
Вот ведь что! Ведь не знает. Перед ним сидит живой-оживший клиент, которого взорвали вместе с вагоном в том же Баку, а Слой и ухом не ведет!
Нет, ухом он как раз ведет. И не Ломакина изготовился слушать, а ловит звуки в «предбаннике». Кофе ждет не дождется? Или Вову?
Ломакин избрал тактику «фигура умолчания», если можно так выразиться. Сидит фигура и молчит. Молчит, проклятая, вынуждая собеседника сказать хоть что-то.
– Момент! – спохватился Слой. – Один звоночек, ага?!
He-а, показал Ломакин мимикой. Потом. Никакого диктата, просто потом, ага?!
Барби внесла две чашечки на подносе, сахарницу. Осторожно поставила, высунув от усердия язычок – не пролить бы.
– Наберите нам Антонину Николаевну, ага? – демократично ПОПРОСИЛ Слой. Попросил Барби, но и Ломакина попросил.
Ломакин
Барби вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Слой взял чашечку, совершил весь церемониал пробы кофе. Ломакин не притронулся. Время шло.
– Евгений Павлович, занято все время! – сказал селектор искаженным голоском Барби.
– Тогда ладно… – как о неважном сказал Слой. И в пространство сказал: – Куда-то подева-а-алась НАША Антонина! – взял Ломакина в сообщники, подмигнул.
Ломакин на сей раз даже плечами не дернул: я-то что!
– Зря кофе не пьешь. ЭТА хорошо умеет… помимо всего прочего… – Слой кивнул в сторону Барби за стенкой.
Ломакин показал мимикой: до кофе ли!
– Может, по стопарю? Ты, кажется, вчера того…
Ломакин показал мимикой: м-м-м!!! только не это!
Время шло.
В кабинет протиснулся Вова. Именно протиснулся. Большой такой Вова. Ему бы на входе в кабак отшивать своим видом малоплатежеспособных клиентов.
Протиснулся без «разрешите?», но стеснительно – «звали? подождать?».
– A-а! Проходи, проходи! Садись. Мы тут… свои.
Вова сел позади Ломакина, не выронив ни слова. Функция: «медведь». Тот самый, подзабытый гостиничный чучельный медведь. Непременный атрибут. Входишь в любую гостиницу (раньше, раньше, не теперь!) – первый, кто тебя встречает, это медведь с подносом, чучело на задних лапах, свирепая морда, но чучело, но свирепое, но встречает. Аналогичная функция у всяческих Вов – при переговорах со СЛОЖНЫМИ коллегами по бизнесу, просто сидит за спиной гостя этакий Вова, молча, свирепо, не представляясь, – то ли готов удавку набросить по сигналу, то ли ПИШЕТ разговор, то ли вообще случайно зашел, а ему шеф говорит «проходи, проходи! садись, мы тут… свои». В общем, свирепое чучело, раскрепощающее воображение СЛОЖНОГО клиента, всю беседу чующего – там, за спиной… Очень нервирует. Даром что просто чучело.
Значит, Ломакин с некоторых пор – СЛОЖНЫЙ клиент для уважаемого Евгения Павловича. Помнится, раньше обходились без «медведей». Доверительно общались, разве что с привлечением крошки Цахеса. Где он, незаменимый консильоре, к слову? Порадовался бы вместе с уважаемым Евгением Павловичем: «К нам прие-ехал, к нам прие-ехал Алеске-е-ерыч да-а-арагой!».
Вот ведь что! Ведь Слой и в самом деле был рад, что «Алескерыч дорогой» приехал. Не туда, не тогда и не так, как хотелось бы Слою, но приехал! Ура! Щас все и сварганим – сегодня четверг, а завтра последний день! И все поеживания, все фальшивоватые тело- и душедвижения Слоя – они по причине того, что «не туда, не тогда и не так», всего-то. Главное, прие-е-ехал! Ура!
Что-то тут не так. Сейчас Ломакин уточнит – что именно. Он, собственно, выдерживал паузу в ожидании большого Вовы. Большой Вова непременно явился бы – хозяин интересовался! Явился бы на полуслове уточняющей беседы, с мысли бы сбил, помешал бы.
Удобней все же выдержать паузу в ожидании большого Вовы, а дождавшись, сделать так, чтобы никто больше не помешал, в том числе и большой Вова.
Ломакин наконец-то решился опробовать кофе, неловко взял чашечку вместе с блюдцем – ложечка не удержалась, спрыгнула на пол. Ах ты ж, черт! Экий неловкий! Ломакин поставил чашечку с блюдцем обратно на поднос, повернулся вместе со стулом – ложечка поблескивала у тяжелого десантского ботинка большого Вовы. «Медведь» даже не изобразил вежливого телодвижения – поднять.