Туда, где кончается Лес
Шрифт:
В три прыжка одолев извилистую дорожку на песке,
Я оказался напротив Варфоломея,
Капитана и деспота команды «Гексамитоза»,
Компенсирующего отсутствие внешней и внутренней красоты
Дорогими сюртуками в золотых шнурах и фестонах,
А потому похожего на громадную дворцовую люстру
В кровавых бликах шрамов по телу и по лицу.
Замахал
Едва не заставившего меня однажды по доске пройтись в пасть акулам.
Закричал я ему приветливо и со всей любовью:
«Любезный Варфоломей, треклятая колючка морского ежа,
Заставляющая гнить плоть, в которую она вонзается!
Как я рад лицезреть тебя на этом скверном берегу,
А не в брюхе кита или в некрологе из книги архивариуса!
Варфоломей, дружище, вот тебе пара пожеланий удачи
И недолгой доброй дороги:
Чтоб тебя разорвал каждый встречный ветер,
Чтоб тебя укусила каждая из встреченных тобою пираний!»
Кусавший губы капитан приподнял ободком подзорной трубы мой подбородок
И стал рассматривать мое лицо, пытаясь вспомнить,
В какой части карты мира пересекались наши пути.
Я назвал ему не свое имя, а имя своей старой шпаги,
Он вспомнил меня и рассмеялся.
Варфоломей пообещал угостить меня вином с ядом, кислотой и молотыми рыбьими костями.
Итак, штиль мне во все паруса, мы обменялись любезностями.
Когда я спросил этого негодяя о том, что он готов предложить корабелу,
Капитан отвечал мне правдиво,
Поглядывая на Вальтера и чванно задирая голову да повышая голос,
Если тот тоже обращал к нам взор.
Варфоломей надеялся забраться на марс «Черного Макропода»,
Предложив корабельщику
Двенадцать плененных в южных морях русалок,
Кипу серебристых тюленьих шкур, блестящих на свету снегом, инеем и вечной мерзлотой,
Своего ручного красного осьминога,
Клетку, полную говорящих и гораздых на разные шутки попугаев всех цветов и видов,
Шкатулку из бивня нарвала,
Два проклятых клинка, которых нельзя касаться голыми руками,
Попавшего
Чучело морского чудовища,
Бочку черной икры с лимоном и перцем,
Сундук из чистого стекла с глазастыми осетрами внутри,
Ожерелье из зубов акулы, изуродовавшей лицо Варфоломея,
Но самым, шляпой клянусь, ценным среди всего пиратского добра
Мне показался ящик, полный искрящихся свечей и петард!
Ох, видели бы вы всю эту красоту!
Обрамленные золотой фольгой хлопушки и желатиновые звездочки с рычажками и шнурками,
Полные конфетти и сверкающей взрывной смеси!
О, друзья мои, сколько звездопадов и космических туманностей скрываются иногда в незначительных формах!
Я попросил у Варфоломея одну петарду…
Так – просто взглянуть.
Он хмыкнул и жестом позволил мне взять любую.
Вьющиеся полосы из глянцевой бумаги двух цветов, золотая тесьма и звон тысячи тысяч медных бубенчиков внутри!
Но… Ах, дырявая моя, пробитая пулями и шпагами шляпа виновата во всем!
Это сквозь нее от меня ускользают порой великие и просто-напросто разумные мысли.
А Варфоломей, если хотите знать, сам по себе дурак: треуголка-то у него целехонькая.
Оба мы с ним забыли, что застежки на моем плаще – круглые и со стеклянными вставками,
Совсем как те увеличительные стекла,
Какими пользуются королевские математики и физики.
Солнечный зайчик забежал в круг на темной от черной ржавчины цепочке,
Раскрутился там, как белка или хорек в колесе, напитываясь статическим током,
Да и спрыгнул на петарду в моих руках, воспламеняя своим прикосновением ее фитиль.
Забурлили внутри, распирая хлопушку, собранные под бумажным колпачком звезды.
Считавший чаек и ногтем мизинца ковырявший в зубах Варфоломей повернулся ко мне,
Заслышав треск искорок на сокращавшемся фитиле в моих руках,
И я, чтобы он ничего не заметил, как можно бросил петарду обратно в ящик.
Эх, хе-хе, умно же это выглядело первые пять секунд!
А на шестую один вероятный хлопок превратился в десятки невероятных!