Тугова гора
Шрифт:
Окоренок поклонился князю, сказал:
— Спасибо за честь, княже. Немедля соберу мужиков, отправимся следом за вами.
— Много не надо, только умельцев. Кому делать, найдутся; показать, как делать, надо. А то ты свою засеку обезлюдишь, кто татар встречать станет.
— Сделаю, княже, как велишь.
Константин тронул поводья, намереваясь ехать. К нему приблизился кузнец Дементий, вполголоса сказал:
— Князь, если ты не отдумал в урочище, то здесь, неподалеку, нам сворачивать.
— Что ж, будем сворачивать. Кого возьмем с собой?
— Сынка Евпраксии Васильковны
— Добро. Данила, поведешь отряд в город, там передашь Третьяку Борисовичу, пусть устраивает на кормление. Да, вот что, — внимательно оглядел Белозерца, дружески хлопнул по плечу. — Останемся живы — владей деревенькой Лазуты. Дарю за службу. Заводи семью, хватит боярских девок обхаживать.
— Я, княже, после тебя самого…
— Что, никакой другой дороги больше нету? — спросил князь, с трудом вытаскивая ноги из глубокого мха. Коней вели в поводу.
— Свободна дорога до озера от города, по которой татары наехали. Оттуда в челнах доберешься до урочища. А мы идем с другой стороны.
Дементий шел впереди, нащупывая тропу, по краям расстилалось болото с вонючими газами.
— Давайте отдохнем, — пересиливая гордость, попросил Константин.
— Сейчас повыше выберемся, вон где сосенки сгрудились, там отдохнем.
Под сосенками оказалось сухо — песчаный островок. Константин в изнеможении повалился на спину. Позавидовал. Васильку, тот даже не сел, стоял, всматриваясь куда-то вдаль, свеж, будто и не шел вместе со всеми.
— Как твоя мать живет в этих лешачьих местах?
— У нас, у озера, красиво, — коротко ответил юноша.
Михей, стеснявшийся до этого князя, — впервые был рядом с ним, — сейчас вдруг обратился к нему:
— Я, Константин Всеволодович, слышал про такие места от гусляра. Знатно он. сказывал.
— И что же он сказывал?
— А вот, если не собьюсь, слушай:
Шумели леса непроходные… Посередине озера великого Выступала, стояла великан-гора, А на той горе, на самом верху, Облаками окутанный город был, И жила-была в том городе, В богатых хоромах Рогнеда-вдова. А управляла она своим городом Ровно десять лет…— Вот тут я, Константин Всеволодович, позабыл.
— Ничего, вспоминай еще, что слышал.
— А как есть про Евпраксию Васильковну, — заметил Дементий.
Михей продолжал:
То не ветер завыл поздней осенью, Не волны у скал разгулялися, То сам царь водяной зычным голосом Созывает русалок на сходьбище: — Эй. вы, дети мои, дети озера, Не забудьте, как только луна взойдет, Собирайтесь, расскажите мне: Сколько— На ночь тебя послушать — страхом душа обольется, — сказал Константин. — А у вас на озере есть русалки? — повернулся он к Васильку. Почему-то ему хотелось дразнить этого красивого юношу.
— Жрец Кичи никогда про них не говорил. Я не видел.
— Ваш жрец, видно, занятный человек, все время упоминаешь о нем.
— Жрец Кичи — мудрый человек.
— Доведется — увидишь этого старца, — пряча усмешку, сказал Дементий.
— Сколько еще осталось?
— За один переход одолеем. Надо подниматься, боюсь затемняет, тогда худо станет.
— И верно, пошли, — впервые подал голос Драгомил. Был он широколоб, курчавая с просединами борода красиво обрамляла лицо.
Солнце еще не село, когда вышли к озеру. Озаренный закатом идол сурово смотрел на них пустыми глазницами. Дементий скосился на спутников, угадывая, какое впечатление произвел на них деревянный истукан. Переславцы — Михей и Драгомил — замерли, полуоткрыв рты, разглядывали исполинского идола с удивлением и некоторым испугом. Константин, много наслышанный о «лешаках», внешне ничем не выдал своих чувств, спросил только Василька:
— Он изрыгает дым, и вы узнаете, какая судьба ждет вас?
Василько, беззвучно возносивший хвалу божеству за благополучное возвращение, молча кивнул.
— Дьявольщина какая-то!
Ворота городища были открыты. Караульный Омеля очумело уставился на Василька, потом уже перевел взгляд на остальных и вдруг заплакал. Крупные слезы скатывались по старческим щекам.
— Что с тобой, Омелюшка? — участливо спросил Дементий, пораженный неожиданным поведением старика.
— А! — Караульный махнул рукой, затем напустился на Василька: — Несись, неслух, скорей к матушке. В могилу ее чуть не свел.
И когда тот убежал, поведал:
— Мы его уже похоронили. Все озеро крючьями взбаламутили, искали. А он вон к вам прибился. К вам-то он как попал?
— Татары увели.
— Татары! — изумился старик. — Не пугай меня, Дементьюшка, какие тут татары?
Константин осматривался. Повсюду приземистые, из толстых бревен, с плоскими дерновыми крышами, избы; узкие, как бойницы, окна; каждая изба — крепость. К частоколу, окружавшему городище, была подсыпана земля, и изнутри он казался невысоким, в рост человека. Над частоколом нависал деревянный козырек с дерновым покрытием. Все было сделано для удобства боя. «Лешаки», видать, не только молятся идолу, но и думают о защите от врага.
Жилье Евпраксии Васильковны было таким же приземистым, разделялось на две половины. В первом, большом помещении, с полом из оструганных плах, по стенам располагались лавки, в углах — светильники, — здесь собирались на совет старейшины городища; в чистой горнице — она принимала гостей.
— Думали, утонули они с Росинкой, видела, как садились в лодку, а тут буря налетела, — рассказывала она, не совсем еще успокоившись после встречи с сыном. — Пришли к Савелию, бортнику, — там никого, не знали, на что подумать. Иди к жрецу, — сказала она сыну, — Неможется ему, все тебя в бреду поминает.