Туман над Парагон-уок
Шрифт:
Феба вся горела. Шарлотта могла вообразить себе, как глупо та себя чувствовала, как будто все окружающие могли увидеть ее напуганной и растрепанной, в задравшейся ночной рубашке. Шарлотта сгорала от желания сказать Афтону что-нибудь резкое, выбрать убийственные слова, но в голову ей ничего не приходило.
Наконец заговорил Фулберт — медленно, лениво, с улыбкой на лице. Он обнял Фебу, но его взгляд был направлен на Афтона.
— Вам не нужно бояться, моя дорогая. Что произошло с вами — это ваше личное дело. — Его лицо смягчилось, в нем читалось удовлетворение. — Я сомневаюсь, что это был один из ваших слуг; но даже если и
Джордж моргнул, не вполне уверенный в смысле сказанного, но чувствуя, что где-то в его словах была запрятана жестокость.
Шарлотта инстинктивно повернулась к Афтону, сама не понимая почему. В его глазах светилась холодная ненависть, пронзившая ее насквозь. И ей захотелось взять Эмили за руку, ухватиться за что-то теплое, человеческое — и бежать из этой увитой блестящим черным крепом комнаты на свежий воздух, в зеленое лето, и продолжать бежать, пока она не доберется до своего дома на узкой пыльной улочке, дома с побеленными ступенями, примкнутого к точно таким же домам, в которых женщины трудились весь день не покладая рук.
Глава 5
Шарлотта с трудом дождалась, когда Питт придет домой. Она уже проговорила про себя множество раз, что хотела сказать ему, — и каждый раз у нее получалось по-новому. Вытирая пыль, она пропустила книжные полки, а еще забыла посолить овощи и, к радости ребенка, дала Джемайме двойную порцию пудинга. Но, по крайней мере, она не забыла переодеть ее и уложить спать к тому времени, когда наконец-то пришел Питт.
Томас выглядел усталым. Первым делом он снял сапоги и опустошил карманы от бесчисленного числа разных мелких вещей, которые насовал в них в течение дня. Шарлотта принесла ему стакан холодного лимонада, решив не повторять ту же ошибку, что и в прошлый раз.
— Как Эмили? — спросил муж через несколько минут.
— Нормально, — ответила она, сдерживая дыхание от желания немедленно начать рассказывать ему про свой день. — Церемония была ужасной. Я полагаю, что внутренне все присутствующие чувствовали себя так же ужасно, как и мы с Эмили, но никто не показывал своих чувств.
— Они говорили о ней — о Фанни?
— Нет, — она покачала головой. — Нет, они не говорили. Было даже трудно понять, кого хоронят. Надеюсь, когда я умру, обо мне будут говорить все время.
Питт засмеялся — громко, как ребенок.
— Даже если все заговорят о тебе одновременно, моя дорогая, — ответил он, — все равно без тебя будет очень тихо.
Шарлотта посмотрела вокруг, ища что-нибудь безобидное, чтобы бросить в него, но единственной вещью под рукой был графин с лимонадом, которым вполне можно было убить, не говоря уже о том, что графин мог разбиться, а покупать новый было бы для них накладно. Поэтому пришлось ограничиться гримасой.
— Ты узнала что-нибудь? — спросил Томас.
— Думаю, нет. Только то, что Эмили заранее рассказывала мне. Правда, я заметила много странностей, но не знаю, что они означают, и вообще означают ли хоть что-нибудь. Я много чего хотела рассказать тебе до того, как ты пришел, но теперь все как-то потеряло смысл… Все Нэши — неприятные люди, за исключением,
Раньше, пока в мыслях Шарлотты царила неразбериха, ей казалось, что можно рассказать так много; но теперь, когда она начала говорить, на поверку оказалось ничего существенного. Все это звучало так глупо, так незначительно, что ей было немного стыдно. Она была женой полицейского, она должна сообщить ему что-то конкретное. Как же он раньше раскрывал разные случаи, если все свидетели давали такие же путаные показания, как она?
Томас вздохнул и встал, затем в носках прошел к кухонной раковине. Открыл кран с холодной водой, подставил под него ладони, затем плеснул воды на лицо и вытянул вперед руки, прося полотенце.
— Не волнуйся, я не ожидал узнать от тебя что-то новое.
— Ты не ожидал? — она повторила недоуменно. — Ты хочешь сказать, что ты там был?
Он вытер лицо и посмотрел на нее из-за полотенца.
— Не для того, чтобы узнать что-то… просто… потому что мне хотелось пойти.
У Шарлотты в горле застрял комок, к глазам подступили слезы. Как же она не заметила мужа? Была занята, наблюдая за другими и думая о том, как она выглядит в платье тетушки Веспасии…
По крайней мере, у гроба Фанни точно был один человек, который горевал из-за ее смерти; кто-то, кому было жаль ее.
У Эмили не было никого, с кем бы она могла поделиться своими чувствами. Тетя Веспасия считала неправильным говорить на такие темы. Это может повлиять на ребенка, он может родиться слишком меланхоличным, говорила она. А Джордж совсем не желал говорить об этом. Фактически он даже изменил свой распорядок, чтобы избегать разговоров.
Остальные же люди на Парагон-уок, казалось, решили полностью забыть об этом событии, как будто Фанни просто уехала на праздники и ожидается назад с минуты на минуту. Они вернулись к своей обыденной жизни, насколько это позволяли им обстоятельства, — разве что продолжали носить траурную одежду, как будто надевать что-то еще было бы бестактным. Между ними словно возникло негласное соглашение, что столь неприличная смерть делает обсуждение похорон или напоминание о них вульгарным и даже оскорбительным.
Единственным исключением был Фулберт Нэш, который всегда получал удовольствие, оскорбляя других. Он мог сказать нечто коварное и провокационное практически о любом человеке. Фулберт не говорил ничего определенного, ничего такого, что можно было бы оспорить, но внезапно покрасневшие лица людей выдавали их, когда он попадал в цель, — например, намекнув на их давние секреты. У каждого человека есть что-то, чего он стыдится или, по крайней мере, хотел бы держать в тайне от соседей. Может быть, секреты эти были не столько опасными, сколько просто глупыми? Но никто не хотел, чтобы над ними смеялись, и некоторые были готовы пойти на что угодно, лишь бы только избежать нападок Фулберта. Насмешливый намек может быть так же смертельно опасен для общественного статуса человека, как и прямое обвинение в действительных грехах.