Туман над тропами

Змаева Ангелина

В поселке ближе к вечеру собралось все племя. Меня встречают изумленные взгляды. Ну еще бы. Вид у меня — мокрый, измазанный в чешуе и глине (как настоящий охотник!), в правой руке копье, через плечо веревка, на ней болтаются три рыбины, а в левой руке четвертая, подметает хвостом дорожку.

— Шустрик? Ты это наловил? Как? — Хохлатка, сделав круглые глаза, выскочила навстречу.

Ничего не отвечаю: запыхался. И как только охотники таскают на себе всю добычу? Ищу глазами Спящую, она стоит в стороне, смотрит на меня.

Внутри сразу становится тепло и радостно. Справа, из-за кучи нарубленных веток, выныривает Сучок, смотрит на меня, улыбается:

— Хороший улов, Шустрик! Ты настоящий добытчик.

— А как все-таки ты их поймал? — это Копуша, подошел и внимательно разглядывает рыбин.

— "Морду" сплел.

— На "морду"? Это отлично, это здорово. А то я уж боялся, что Водяной никого из нас этому не научил…

Ну все, пора! Ой, как же страшно… Откашливаюсь. И головой в омут:

— Раз я добытчик, то хочу создать свой очаг.

— Чего-о-о? — это вскидывается Золотце. — Приволок тут каких-то мелких рыбешек…

— Уймись. Иначе сейчас посчитаем твоих "рыбешек"!

Оборачиваюсь: против Золотца стоит Сучок. Поза расслабленная, но глаза… Я никогда не видал ни у кого таких глаз. Как море в непогоду. Такие же сумрачные и холодные. И совсем не хочется быть тем, на кого так смотрят.

— Да я что, я ничего… — Золотце тут же забыл, как только что возмущался, и плюхается на кучу веточек.

— У племени радость: еще один из нас стал настоящим добытчиком, не так ли, вождь? — Сучок поворачивается к Старшему, подошедшему с охапкой веток. Старший скидывает груз на землю и, отдуваясь, отвечает:

— Конечно. Я очень рад, что ребятишки становятся добытчиками. А то все нам четверым охотиться. Да и если он собирается кормить кого-то из девочек, то молодец. Нам же проще, а, Сучок?

— Все так, вождь. Скажи нам, Шустрик, кого из девушек ты хочешь позвать к своему очагу?

Я молча, чтобы не расплескать слова, направляюсь к Спящей. Проходя мимо костра, вижу, как Болтушка с Подарочком обмазывают глиной рыбин, готовя к запеканию в костре. И на голове этих рыбин очень знакомые колотые раны… Так-так… Делаю вид, что ничего не заметил, прохожу дальше и подаю Спящей связку из трех рыб.

— Спящая, ты… — посмотрел на нее и начал заикаться. — Ты с-согласна… очаг… со мной? — и протягиваю ей рыбин, а сам вцепился в веревку изо всех сил: а ну как ответит отказом, вдруг передумала?

Она улыбается, и мне сразу становится легче дышать:

— Очень даже, Шустрик, — и подхватывает связку рыбы из моих внезапно разжавшихся пальцев.

— Эй, эй! — это опять Золотце. Ну что ему нужно? — А эту рыбу ты кому оставил? Или еще какую девочку решил пригласить? Не жирно ли будет такой мелкоте?

Поясняю, не оборачиваясь, но громко, чтобы всем было слышно:

— Нет, это для шаманки. Туманная помогала мне с уловом.

— Тогда ладно…

Золотце,

успокоившись, исчезает. А моего плеча касается рука Спящей.

— Ты правильно решил унести рыбу Крадущейся. Этих я сейчас подготовлю да сложу на угли, как раз к нашему возвращению с обряда будут готовы. А большую возьмем с собой.

Спящая развязала веревку и устроилась рядом с Подарочком. Девочки, тихонько переговариваясь, занялись рыбой все вместе.

Прошло совсем немного времени, и три моих рыбины были присыпаны углями рядом с двумя, принесенными Сучком. В поселке начались сборы. Гремучка заворачивала в листья горку жареных моллюсков, тоже подарок Крадущейся. Интересно, а она за что благодарит Туманную?

Все торопились, но когда добрались до Логова, стало понятно, что возвращаться придется уже в темноте. К обряду создания очага первыми подошли мы со Спящей, потому что Крадущаяся показала на нас пальцем, улыбнулась и поманила к себе. Разрезала ладошку Спящей, потом мне. Ранку на своей ладони я не почувствовал, смотрел на Спящую. А потом Крадущаяся велела подать друг другу руки, склонила голову, пошептала над соединенными ладонями что-то непонятное и капли нашей смешавшейся крови упали в горячую воду Логова.

Кто пошел сразу после нас и потом — я не смотрел, потому что зализывал наши со Спящей ранки. Немного погодя к Логову выскочил Золотце, размахивая руками, с криком:

— Девочки мои! Идите ко мне!

Ушастая, подбежав, повисла у Золотца на шее, оглядываясь при этом почему-то на шаманку. Хохлатая вышла медленнее и остановилась рядом. Крадущаяся сдвинула брови, взялась пальцами за виски:

— Девочки… вы знаете, что делаете?

— Да-а! Крадущаяся, давай быстрее! Я хочу быть в очаге Золотца! — Ушастая отвечает непохожим на обычный голосом, почти верещит.

— Понятно. А ты, Хохлатая?

Хохлатая молча кивает головой и отворачивается. Ни с кем не встречаясь взглядом.

— То есть вы решили, — Крадущаяся вздыхает, делает странное движение, как будто отшвыривает что-то невидимое от головы, вздергивает подбородок, сощуренными глазами пристально глядит на Золотце. Он стоит и довольно ухмыляется. — Так запомни, охотник. Клятва потеряет силу, если ты когда-нибудь две луны подряд не принесешь добычи к своему очагу, а одна из твоих девушек сможет добыть мясо или рыбу. А теперь — подставляй руку.

Им она почти не шептала непонятных слов, склонившись над ладонями.

Я посмотрел вокруг: все или уже прошли обряд, или, как Сладкая, пришли зрителями. Наверное, уже можно возвращаться в поселок? Солнце почти собралось зайти. Но шаманка все не отпускает нас уйти, медлит. И тут к берегу выбегает запыхавшаяся, раскрасневшаяся Гремучка. Она кладет на камень у ног Крадущейся сверток с жареными ракушками, поднимается, смотрит на нее блестящими глазами:

— Потом расскажу, как обещала…